«А что же с той женщиной... с первой женой произошло?» — спросила я как бы мимоходом.
«Та женщина, она... она умерла», — ответила вдова. А у самой уже глаза стеклянные.
«Вот же не повезло. Это уже после того, как вы вместе жить начали? Или до?»
«Да я и не вспомню уже... Какая теперь разница?»
Язык у нее заплетался, видела я: еще чуть-чуть, и готова.
Готова.
Положила я ее на диванчик, прямо на кухне. Осторожно, нежно. Ноги подняла, вместе сложила, одеялом накрыла. И пошла на осмотр. Открываю шкафчики и ящички, сервант проверила, а сама все в голове складываю аккуратно. О своем покойнике. Так я его называть начала, и как ни старалась, все равно в голове так его и звала: мой.
Нашла альбом школьный. Цветные фотографии. Но некоторые отсутствовали. Выдрал кто-то. А зачем? Всякое, конечно, бывает, Димка мой тоже свои школьные снимки ненавидит.
Нашла семейные фото. Покойник с женой. Ничего, красивая была женщина, пухленькая.
А больше ничего такого…
Значит, так.
На Байкальской он точно был, но зачем, неизвестно.
В Шабанах никаких дел не имел.
Телефон покойнику не принадлежал. Коньяк тоже. Кто-то их ему подбросил.
Как будто это театр такой. Или, извиняюсь, выставка. Вспомнила я Оленьку и аж передернуло меня от отвращения.
Выставка.
И про сына вдова почему-то врет. Зачем?
Ладно, с этим ясно. Сложнее было с картинками теми неприличными. С одной стороны, если как мужчина он был не совсем полноценный, то это может значить, что картинки он смотреть любил. Чтобы, извините за выражение, возбудиться. Но этот факт мог значить и другое. Что никаких таких картинок он не рассматривал, ведь телефон, как вы, Зинаида Юрьевна, недавно выяснили, покойнику не принадлежал. Кто-то очень хотел, чтобы о покойнике так подумали.
Что-то могло бы проясниться, если бы я в квартире какие-нибудь другие неприличные вещи нашла. Но нет, ничего такого здесь не было. Все как у людей.
Или почти все.
Потому что был еще один шкафчик. На балконе.
Я к нему на четвереньках подползла, чтоб с улицы никто не заметил. И вот там, на самой нижней полке оно и лежало. Что-то чрезвычайно интересное.
Это были письма. Или это я неправильно выражаюсь? Письма, но без обратного адреса. Просто письма в неподписанных конвертах. И в каждом письме рисунок, красной ручкой нарисован. Красной, как кровь. Ужасные рисунки. А письма короткие совсем и, судя по всему, недавно отправленные — бумага не пожелтела, чернила не высохли.
«Моему юрліваму[16] папочке в день его рождения.
Желаю новых цнатлівак[17]! Так держать!»
И лицо на всю странницу. Некрасивое, глаза горят. И от того, что красной ручкой нарисовано, еще более паскудное. Но похоже. Я покойника своего сразу узнала.
Или другое письмо.
«Люблю я виски и хороший трах.
А что останется? В гондоне прах».
И могила с крестом нарисована. Той же самой ручкой. Могила в форме кровати.
«Живу с сукой, не зная скуки».
И внизу имя моего покойника. Как будто это он написал.
Но самое интересное ждало меня на последних листках.
«Да, он проклятый сыном отец — зато член его как огурец.
Яйца как помидоры. Но ему ведь за сорок! Слишком долго живет жеребец».
И рисунок под этой надписью. Что за рисунок, сами можете догадаться. Меня чуть не вырвало. Такое в туалетах подростки рисуют. И в лифтах.
А дальше... Дальше лежали фотографии. Мальчика одного и того же. То с игрушкой, то с собакой. То в парке на аттракционе. А потом уже взрослого, на студента похожего — волосы длинные... Был снимок с друзьями, с подругой, еще с какими-то женщинами. На одном он за столом сидел, в кафе каком-то, и на кого-то смотрел так уж влюбленно, куда-то вбок. Все на фотографа смотрят, а он в сторону.
Фотографии старые. Ну тут уж и дураку ясно, в чем конфликт поколений.