— Откуда вы могли знать? Это случилось много лет назад, хотя я по-прежнему часто прихожу на их могилу. — Особенно в последние годы. — Я похоронил детей вместе с Айлуид. Она бы этого хотела. Священник был недоволен, но… Я переубедил его. — И за это провел несколько ночей в тюрьме. Мой левый кулак все еще помнил ту боль.
Шарлотта помолчала, и я решил, что она заснула. Вновь она заговорила почти шепотом:
— Мы обязательно найдем Оуэна.
— Так и есть. Найдем.
Других вариантов и не предполагалось.
Тогда-то я и узнаю, почему она так хочет его отыскать.
По привычке я проснулся до рассвета. Шарлотта спала, но пес увязался за мной и, лежа на берегу, наблюдал, как я вылавливаю сонную рыбу в темной прохладной воде.
На обратном пути он вдруг остановился, навострив уши. Я огляделся, но не заметил поблизости никого и ничего угрожающего. Пудель глянул на меня и углубился в лес, быстро слившись с утренними тенями. Я посвистел ему и подождал, но он не вернулся.
Рыба уже готовилась на горячих углях, когда Шарлотта выбралась из кузова. Янтарные лучи раннего солнца, озарив ее голову, позолотили волосы. Она приветствовала меня жестом и удалилась к реке. Вскоре моя спутница вернулась. Лицо обрамляли мокрые пряди, глаза сияли.
Шарлотта присела рядом со мной на поваленное бревно и наклонилась к костру, вдыхая аромат рыбы. В желудке у нее заурчало.
— А где Галахад?
Я улыбнулся выбору клички:
— А почему не Ланселот?
— Ланселот мне никогда не нравился, — скривилась она. — Я всегда считала, что у Гвиневры совсем не было мозгов.
Я ухмыльнулся и постарался посдержанней сообщить ей новость:
— Утром сбежал в лес. — Она расстроилась. — Я уверен, к завтраку он вернется. Вчера он слопал две рыбины.
Но пес не вернулся. Даже после того, как Шарлотта отправилась в заросли на его поиски.
Пока я гасил костер, она сворачивала постели. По ее опущенным плечам я видел, как она переживает.
— Полагаю, нам пора двигаться в путь, — объявила Шарлотта, проверив топливный бак и масло.
Не успел я предложить напоследок пройтись по лесу в поисках собаки, как мы услышали отдаленный лай.
— Это он! Сюда, мальчик! Ко мне!
Пес не последовал ее призывам — лай не смолкал, но не становился ближе.
— Пойдемте! — сказал я. — Мы отыщем его. Но будьте начеку. Мы не знаем, что он там нашел.
Шарлотта последовала за мной в чащу. Мы звали пса и шли на лай. Он вел нас вниз по течению реки и вглубь леса. Потом деревья поредели, и нам все чаще стали попадаться валуны.
— Вон там! — крикнула Шарлотта и устремилась вперед.
Завидев нас, пудель перестал лаять и завилял хвостом. Он стоял под нависавшей скалой.
— Вот ты где, глупое животное! — Пес подскочил и поставил передние лапы Шарлотте на талию, словно по-детски обняв ее. — Я уже было решила, что… — Она внезапно умолкла и насторожилась.
— Шарлотта?
Она не ответила и не обернулась на зов, неотрывно глядя в густую тень под скалой. Я ускорил шаг и, дойдя до нее, тоже остановился как вкопанный.
Под скальным выступом, образовавшим открытую пещеру, лежал солдат. Тяжело раненный, судя по обилию запекшейся крови на одежде и серому цвету лица.
Форма на нем была немецкая. Дрожащей рукой он направлял свой пистолет на Шарлотту.
V
19 октября 1940 года
Дорогой отец!
Во вчерашних газетах опубликовали два «закона».
«О статусе евреев», как это называется.
Мне не по себе. Лишение гражданства целого народа ничего хорошего не сулит.
Я выступил перед Шарлоттой и поднял руки. В этот момент пистолет в руке солдата дернулся. На моих плечах натянулась рубашка: Шарлотта схватила меня сзади.
— У меня тоже с собой пистолет, — прошептала она.
Я не сводил глаз с раненого. Несколько напряженных мгновений он выдерживал мой взгляд, а Шарлотта сжимала пальцы у меня на спине. Лицо солдата искажала гримаса боли, широко распахнутые глаза затравленно рыскали по сторонам, и в них читался страх. Дышал он поверхностно и отрывисто. Я видел, как тяжело ему целиться в нас.
— Нет. Прекратите.
Пистолет упал на землю — у солдата иссякли силы.
— Отто… — прошептал он. — Kommen sie.[20]
Пес послушно приблизился к нему. Немец опустил веки. Он был немолод. Почти моего возраста, может, даже постарше. Теперь я разглядел, что форму он носит офицерскую. Он обнял пуделя, и в уголке его глаза блеснула слеза.
— Bitte.[21] — Немец поднял на меня взгляд, и я почувствовал, как он пытается сдержать дрожь в голосе. Он подтолкнул пса ко мне: — Nimm ihn. Bitte.[22]