Она вздохнула и потерла лоб, глядя куда-то в сторону.
Я снова заговорил:
— Я понимаю, что вы злитесь, и…
— Я не злюсь. Мне страшно. Возьмите это, а я заберу постели.
Я принял вещи и провожал Шарлотту взглядом, пока она шла через испещренный солнечными зайчиками луг. Свет и тень играли с ней в свою игру. А потом она исчезла в развалинах церкви.
Пока Шарлотта занималась с ящиками в апсиде, я поставил в чаще силки и поймал пару кроликов и куропатку. Освежевав дичь, я, уже в сумерках, зажарил ее на костре. Потом мы принялись за ужин, не обделяя и Отто, который брал пишу с большой осторожностью, но поедал с энтузиазмом.
Очнулся немец.
Я приподнял его повыше, подложив под голову два одеяла.
— Danke, danke. Ich heisse Wilhelm.[25] — Он ткнул себя большим пальцем в грудь. — Вильгельм.
— Вильгельм?
— Ja.[26]
— Рис.
Молодая женщина дотронулась до моего плеча, я обернулся, и она протянула мне фляжку.
— Он, наверное, хочет пить. — Она кивнула в сторону раненого и улыбнулась, хотя и натужно. — Чарли. — Потом посмотрела на меня, и ее улыбка заметно смягчилась и потеплела. — Но можно Шарлотта.
Немец пил неряшливо, разбрызгивая воду по подбородку. Мы притворялись, что не замечаем, как она стекает и скапливается в зияющей дыре у него в животе.
— Скоро ночь, — прошептала моя спутница, глядя на пустые арки окон. Солнце заваливалось за горизонт, окрашивая небо последними кроваво-красными и бордовыми лучами. Вскоре прохладный бальзам лунного света успокоит боль от его ухода. — Когда-то это, вероятно, была прекрасная церковь.
— Так и есть. Зажжем фонарь.
Я укутал Вильгельма одеялом, позаботившись о том, чтобы полностью скрыть нацистскую униформу. Мы встретились взглядами, и я поднес палец к губам. Он понимающе прикрыл глаза.
Вдвоем с Шарлоттой мы водрузили крышки обратно на ящики. Всего в руинах было спрятано двадцать шесть статуэток, и если молодая женщина надеялась отыскать среди них какую-то конкретную, то не преуспела в этом. Некоторые она узнала и поделилась со мной историей этих скульптур, но лишь бегло оглядела их, не задержавшись ни на одной.
Шарлотта распаковала все ящики явно не из простого любопытства. По тому, как разочарованно поднялась ее бровь, когда она прикрыла брезентом спрятанные сокровища и отошла от апсиды, я догадался, что она что-то ищет.
Когда окончательно стемнело, я услышал снаружи какое-то движение. Шарлотта и Отто сидели рядом со мной на полу. Она расчесывала гребнем его шерсть. Пес насторожился. Он не зарычал, но весь сжался и уставился в темноту, в направлении развалин. Я тронул Шарлотту за плечо и тихо произнес:
— Там кто-то есть.
Она напряглась и откинула подол юбки, чтобы показать мне, что пистолет лежит рядом с ней на камне. Я с трудом сдержал улыбку.
Из темноты вышел мужчина и ступил в тусклый круг света, который отбрасывал фонарь. Это был дряхлый старик, сгорбленный и скрюченный, с лицом, обветренным от многолетних трудов под палящим солнцем. Он тяжело опирался на посох, но, когда заговорил, голос его звучал твердо:
— Demain, dès l’aube, à l’heure où blanchit la catnpagne, je partirai.[27]
Шарлотта нахмурилась.
— Что он сказал? — Я в упор посмотрел на женщину.
— Какую-то бессмыслицу…
Я встал:
— Сэр, я…
— Оуэн? — Он сощурился и подошел ближе к свету.
— Его отец. — Я взглянул на Шарлотту.
— Son père.[28] — Поднявшись, она отряхнула платье, выслушала ответ старика и перевела его мне: — Он говорит, что сходство поразительное, вам следует быть осторожным. Если вас примут за сына, вам грозит опасность.
— Прошу вас! — поднявшись со скамьи, я пригласил его сесть.
Старик зашаркал ногами, посох гулко стучал по каменному полу. Он сел и, прежде чем положить обе узловатые ладони на крюк посоха, погладил Отто по голове. Затем кивнул в сторону Вильгельма и заговорил.
Моя спутница неуверенно посмотрела на раненого немца, а потом ответила. Они обменялись несколькими фразами, и Шарлотта обратилась ко мне:
— Его зовут Бенуа. Земля, на которой стоит церковь, принадлежит ему.
— Откуда он знает моего сына?
Пока они объяснялись, я глянул на Вильгельма. Глаза у него были закрыты. Я не понял, действительно он спит или притворяется. Отто подошел к нему и лег, положив подбородок хозяину на плечо.
— Он говорит, что Оуэн сам пришел к нему несколько лет назад и попросил разрешения использовать церковь. Это перевалочный пункт, место отдыха. Старик утверждает, что это место было частью подпольной сети, организованной вашим сыном еще в сорок втором году. Он сказал, что немцы ничего не подозревали и никогда не приходили к нему с расспросами. — Я видел, каких усилий ей стоит не смотреть в сторону ложа, устроенного в углу.
27
А завтра на рассвете, чуть солнце день осветит, я в путь пойду. (Виктор Гюго. «А завтра на рассвете…» Пер. с фр. М. Леже).