— Прошу вас, — не сдавалась женщина. — Я работаю в Службе полевых госпиталей и способна определить симптомы сотрясения мозга. Если вы сейчас со мной пойдете, потом, когда Дионн осмотрит вашу голову, я провожу вас на рю Турнефор.
Дурнота подступала все ближе и ближе к горлу, так что мне пришлось уступить.
— Благодарю вас, мисс.
— Можно просто Чарли.
— Чарли?
Она ответила не сразу — первым делом осмотрела выходе бульвара:
— Нам сюда.
— Мой рюкзак…
Он лежал посреди улицы. Пошатываясь, я ждал, пока она сходит за ним и, перекинув себе через плечо, вновь подхватит меня.
Мы пошли по длинной прямой улице. Солнце светило мне прямо в глаза, оно уже позолотило купол каменного здания, маячившего впереди. Через квартал мы свернули на узкую боковую улочку, и я с облегчением сморгнул набежавшую на глаза слезу.
— Шарлотта Дюбуа, но все называют меня Чарли, — возобновила она разговор.
Со мной учился парень по имени Чарли. Он сильно смахивал на задницу борова, да и характер у него был не из лучших. Что называется, dim gwerth rhech dafad.[7]
— А я — Рис Гравенор.
— Вы из Уэльса. Они сказали, что вы англичанин.
— Я пытался их переубедить.
— Жаль, что они вас не услышали. — Шарлотта свернула подарку. — Сюда. — Достав из кармана ключ, она вставила его в замок.
Дверь со скрежетом отворилась, и мы вошли в подъезд, пол которого был покрыт ковром. Вокруг шахты лифта вилась лестница. Думаю, на моем лице отразилась неуверенность, потому что женщина, взглянув на кабину лифта, сделанную из стекла и дерева, пояснила:
— Он уже много лет не работает. Поднимайтесь осторожнее. Дионн живет на последнем этаже.
Круговой подъем вызывал головокружение. К тому моменту, когда мы достигли шестого этажа, меня шатало.
— Держитесь, держитесь, — бормотала Шарлотта, пока мы шли к самой дальней двери на площадке.
Она постучала, и несколько секунд спустя нам открыла темноволосая женщина.
— Retour si tôt? Ou…[8] — Хозяйка квартиры запнулась, увидев меня, и быстро заговорила с моей спутницей по-французски. Я изо всех сил старался не слишком сильно опираться на свою хрупкую спасительницу. Француженка отступила назад и распахнула дверь. — Отведи его к окну. Там лучше видно.
Несмотря на скудную и ветхую обстановку, в квартирке было чистенько и уютно. Когда мы подошли к окну, мне пришлось ссутулиться, чтобы не задеть наклонный потолок.
Я тяжело плюхнулся на стул, который пододвинула француженка, даже не подумав, что изящная рама может не выдержать. Я поморщился. Мое неловкое движение не ускользнуло от цепкого взгляда медсестры.
— Чарли, принеси воды и бинтов, — попросила она. — И мою сумку с медикаментами.
Как только Шарлотта исчезла за единственной, помимо входной, дверью — я предположил, что там была ванная, — хозяйка квартиры повернулась ко мне:
— Наклонитесь вперед, пожалуйста. Вас ударили по спине?
Я подчинился и уперся локтями в колени. Дионн выпростала мою рубашку из брюк и задрала ее мне до подмышек.
— Пнули. По правой почке.
Она прищелкнула языком.
— По почке, да. Появится синяк. — Она ощупала ушибленное место, едва дотрагиваясь теплыми пальцами до кожи, но я все равно скривился. — Будет болеть, и может пойти кровь.
Я кивнул и, выпрямившись, опустил рубашку.
Вернулась Шарлотта. Хозяйка квартиры встала передо мной;
— У вас к тому же отек и гематома на челюсти. Как ваши зубы? Не качаются? Не сломаны?
Я провел языком по зубам:
— Нет.
— Хорошо. Чарли, обработай ему голову, а я пока приготовлю припарку для лица и спины.
Она скрылась за занавеской, отделявшей комнату от кухни, и вернулась спустя минуту, держа в руках зеленые листья.
— Окопник?
— Дионн говорит, что нет ничего лучше для заживления ушибов, если кожа не повреждена. — Шарлотта поставила мне на колени тазик, положила на пол около моих ног санитарную сумку и, выдвинув из-за небольшого столика еще один стул, села напротив. Она обмакнула тряпочку в воду и аккуратно стерла кровь с моих лица и шеи.
— Моя мать тоже так говорит. — Я рассматривал ее. На бледных щеках — едва заметная россыпь веснушек. Завораживающие глаза. На тенистом бульваре они выглядели почти серыми, но теперь, когда утренний свет падал ей на лоб и нос, оказались голубыми, как зимнее небо.
Она хмурила брови, а когда наклонялась ко мне, обмакивая тряпочку и протирая кровь вокруг ссадины у меня на виске, я чувствовал свежий запах мяты.
— Вы — американка.
Шарлотта быстро глянула мне в глаза и тут же вернулась к своей работе. Она улыбнулась, и вновь ее лицо преобразилось, озаренное каким-то внутренним светом: