Пуля пробила колесо скорой, но женщина была лихим водителем, и ей удалось затеряться в лабиринте узких улочек города. Я мысленно улыбнулся. Когда я вернусь к своим виноградникам, краскам и кистям, надо почаще рисовать женщин. Мне всегда было трудно уловить страстность и нежность, таящиеся в женских разуме и теле. Их часто недооценивают, но они на многое способны. И при этом обладают безжалостным, дьявольским рассудком.
Я отпустил ручку газа и велел остальным сделать то же самое. Когда треск мотоциклов смолк, я начал вслушиваться, закрыв глаза.
— Туда! — скомандовал я, уловив, что грузовик все еще движется на запад от Виши.
Когда мы достигли окраины города и пуля пробила мне переднее колесо, я решил, что мы их нагнали. Пока мотоцикл окончательно не потерял управление, я уложил его на бок и сам повалился вслед за ним на землю. Мои французы оказались неопытными. Когда им точными выстрелами продырявили передние шины, оба вылетели из мотоциклов, паля в воздух.
Я встал и отряхнулся. Мужчина, лежавший у каменного парапета, продолжал нажимать на курок, но в ответ раздавались лишь безобидные щелчки. Патроны в винтовке кончились. Я посмотрел за мост, однако скорой нигде не увидел. Он был один, а человек, так сильно похожий на Оуэна, выскользнул у меня из рук. Но, по крайней мере, я знал, куда он теперь направится.
Я вытащил пистолет и подошел к французам, которые со стонами пытались выпрямиться. У одного была сломана рука. Он глядел, как я приближаюсь к нему.
— Анри…
Я выстрелил в него. Второй изумленно воззрился на меня, и моя пуля тут же навсегда погасила страх и боль, нараставшие в его глазах. Оба стали для меня обузой.
Я обернулся — лежавший на земле мужчина наблюдал за мной.
— Вы не француз, — заметил он по-немецки.
— Nein.[41] — Как же приятно говорить на родном языке! Я подошел к нему на слегка подкашивающихся ногах. — Расскажите мне о вашем попутчике.
Он был слишком слаб, поэтому лишь едва махнул рукой:
— Просто отец, который ищет сына. Вам не стоит из-за него суетиться.
— А вот это я уже сам решу.
Он склонил голову и пригляделся ко мне:
— Больше ничего не могу сказать.
Я вытащил из кармана сигарету с зажигалкой и предложил ему. Он кивнул. Я воткнул сигарету ему в угол рта и, сложив ладони вокруг зажигалки, вызвал пламя и поджег ее.
Он прикрыл глаза и, глубоко затянувшись, закашлялся.
— Danke.
— Bitte, — ответил я и выстрелил ему в голову.
Сигарета вывалилась у него изо рта, я поднял ее с земли и затянулся, не сводя глаз с дороги, ведущей на восток.
IX
10 августа 1941 года
Дорогой отец!
Я встретил девушку. Ее зовут Северин.
Возможно, однажды, когда все закончится, я привезу ее домой.
Внезапно все смолкло, даже пес. Шарлотта съехала с дороги, остановила грузовик между деревьями, не заглушая мотор, словно давая машине перевести дух. Тишину разорвал одиночный выстрел, и молодая женщина сморщилась. Я опустил голову и потер затылок.
Оставаясь под прикрытием леса, мы напряженно ждали. Тишина была абсолютной: ни малейших признаков работающих моторов.
Шарлотта включила передачу, и мы поехали дальше в лес.
— Первым делом колесо, — сказал я.
Мы заменили заднее колесо в полном молчании. Потом она, тоже не говоря ни слова, наложила повязку мне на плечо. Оба мы были погружены в раздумья, Отто поскуливал в кузове.
— Хочу осмотреться, — тихо произнес я.
— Сегодня обойдемся без костра, — так же вполголоса откликнулась Шарлотта.
Я вернулся к дороге. Присев в зарослях, я наблюдал и ждал, пока росли тени. Как только солнце начало опускаться за горизонт, я встал, несмотря на хруст в коленях и сильную пульсирующую боль в плече, и прошелся по кромке леса на несколько километров в обе стороны. Нас никто не преследовал и не искал.
Уходящее солнце оставило на небе бордово-оранжевое пятно. Когда я возвращался к грузовику, тени стали густыми, переходя в синеву между деревьями. Сначала я увидел большой квадратный силуэт грузовика, а потом услышал бормотание Шарлотты. Я приблизился и наконец смог различить ее фигуру в темноте.
Она сидела, прислонясь к поврежденной шине, вытянув вперед ноги. Пудель улегся на них, уткнувшись мордой ей в живот. Она с нежностью проводила гребнем по его шерсти и разговаривала с ним таким тихим голосом, что, когда скорбящая собака подскуливала, у меня перехватывало горло.