Квинт Эмилий прервался, чтобы перевести дух, и провел тыльной стороной левой руки по подбородку. Свиток был длинным – читать предстояло еще долго. Сенаторам, судя по всему, было что сказать, но никто не осмеливался вставить слово. Начальник преторианцев продолжил:
– Итак, новый город, новая эра. Славные дни, ознаменованные возрождением Рима, потребуют нового летосчисления. А потому, начиная с сегодняшнего дня, месяцы будут называться не так, как прежде. Каждый будет носить одно из имен божественного императора: Амазонский, Непобедимый, Феликс, Пий, Луций, Элий, Аврелий, Коммод, Август, Геркулесов, Римский, Преодолевающий.
Послышался легкий ропот. Пертинакс наклонился к Диону Кассию:
– То же самое сделал Домициан, последний из Флавиев. Поменял название месяцев.
– Но не всех, на это он не решился, – заметил тот, тоже шепотом. – А Коммод оставил лишь тот, что посвящен Августу. И, как будто этого недостаточно, дал городу новое имя.
Домициана закололи гладиаторы. Дион Кассий нахмурился: не потому ли Коммод в последние годы приказывал убивать гладиаторов – десятками, сотнями? Пожалуй, он не сошел с ума, как считали некоторые, и эта выходка была для него средством защитить себя.
Квинт Эмилий меж тем читал дальше:
– Завтра же утром будет обезглавлено гигантское изваяние Нерона, стоящее у амфитеатра Флавиев. На туловище водрузят голову нашего обожаемого, божественного императора Коммода, которому мы все обязаны столь многим. У ног статуи расположится лев, в память о том, что божественный Коммод есть новый Геркулес, вожатый римского народа среди всеобщего смятения и наш всесильный защитник в годину бедствий. Вечным напоминанием о его могуществе станет надпись на пьедестале: «Единственный левша, победивший двенадцать раз по тысяче соперников»[8].
На этом он закончил, сделал глубокий вдох и шумно выпустил воздух через рот. Потом свернул длинный свиток, отступил на несколько шагов и, поравнявшись с императором, добавил:
– Собрание окончено!
И так оно и было. Ни голосования, ни обмена мнениями, ничего. Коммод прямо-таки сиял. Встав с трона, он подошел к префекту претория, неподвижно стоявшему в середине сцены.
– Хорошо, хорошо, Квинт, вот только мало убежденности, – тихо произнес он. – Объявлять такие важные решения нужно со страстью в голосе, понял?
– Да, сиятельный.
– Не пытайся меня обмануть, – заключил Коммод с недовольным видом. Слова его, казалось, таили в себе скрытую угрозу.
Квинт Эмилий ничего не сказал, но запомнил этот тон. Уже во второй раз властелин обращался к нему презрительно и с явным осуждением. Поджав губы, префект претория молча смотрел, как император садится на своего великолепного коня и удаляется из театра. Складки его широкого пурпурного палудаментума полностью скрывали круп животного. За Коммодом последовал большой отряд преторианцев, но Квинт Эмилий остался на сцене – словно ему велели наблюдать за тем, чтобы все покинули театр в строгом порядке, и никто не посмел выказать ни малейшего недовольства.
Собравшиеся потянулись к выходу. Несколько сенаторов перешептывались о чем-то между собой.
– Надо поговорить с Квинтом Эмилием, – отважился сказать Пертинакс.
– Я не стану, – отрезал Дион Кассий, предельно осторожный, как всегда, особенно в эти дни, когда Коммод, похоже, дошел до полной непредсказуемости в своем сумасшествии. – Но если хочешь, можешь попробовать. Все равно мы пройдем мимо него. Только я не знаю, какие слова заставят его переменить свои убеждения.
– Есть одна мысль… – ответил Пертинакс и знаком велел Гельвию идти вместе с остальными, сам же направился к префекту претория.
Квинт Эмилий заметил, что один из достойнейших сенаторов зашагал к сцене. Он хорошо знал старика Пертинакса: сын вольноотпущенника, участвовавший в десятках боев от Британии до Сирии, включая тяжелейшие сражения против маркоманов при Марке Аврелии, он был вознагражден за свои заслуги сенаторским достоинством. Пертинакс не был ни трусом, ни отпрыском знатного и богатого рода – этот человек сам творил свою судьбу на поле брани, а потому пользовался уважением Квинта Эмилия. Пертинакс встал рядом с ним, ожидая, пока все остальные не покинут театр. Начальник преторианцев понял, что сенатор хочет поговорить с ним наедине, вдали от любопытных глаз и ушей, и тоже принялся ждать, храня молчание. Оба стояли у начала прохода, что вел на улицу. Наконец они остались вдвоем.
8
Дион Кассий. Римская история, LXXIII, 22–23. Здесь и далее цитаты из «Римской истории» Диона Кассия приводятся в переводе А. Махлаюка. –