Василий выведал дорогу у бывалых таежников. Итак, вначале вдоль речушки Синеводки, а когда впадет она в болотистое озеро Горькое, преодолеть его на плоту; затем дунуть через лес по несколько заросшей дорожке. К концу второго дня будет тебе Камышинское. Пятьдесят километров по прямой, вдвое больше по кривой.
Нашелся и напарник, которому, как видно, было все равно куда брести. В отличие от Василия, что по жизни своей являлся добропорядочным семьянином, Антон числился вечным странником, бичом-интеллектуаломом. Он вечно чего-то искал и взыскал: при коммунистах — свободы, при капиталистах — равенства, при мусульманах — христиан, при роботах — людей, при людях — инопланетян. И так далее. Упорные занятия эскапизмом привели Антона в Верхнекамышинское, где он искал Шамбалу, или, по-нашенски, Беловодье. Искатель познакомился с Рютиным, проговорив: «Вы не считаете, что у животных до появления человека был гораздо более высокий уровень жизни?»
Поскольку Антону было без особой разницы, где пробиваться в Шамбалу, то Василий запросто сгоношил его на переход в Камышинское. Как в лесу-то без напарника? Ведь когда спишь, надо чтобы кто-то сидел на стреме. А то ненароком подвалит мишка и откусит «шишку».
Несмотря на приличный рост и ширину плеч Антон показался безобидным, да собственно таким он и был, несмотря на то, что имелся в его биографии годичный срок отсидки. За то, что ударил своего дедушку поленом. «Это как нахлынуло, — объяснял Антон, — дедушка стоял и ругал природу… а природа, то есть пракрити, как говорят индусы, защитилась моими руками.» Следствие так и не смогло доказать, что дедушка помер вследствие удара поленом со стороны «природы», так что внучкУ дали лишь статью за мелкое хулиганство.
Сейчас путники пытались поджарить на костерке какую-то рыбешку, добытую с боями в болотистом водоеме, а попутно Василий пытался выяснить на какие собственно шиши живет Антон.
Ведь в самом деле не похож он на охотника-злодея, который убивает вкусных зверей в темных углах дремучего леса. А на получение заработной платы такому вечному страннику и при самой хорошей погоде не стоит рассчитывать.
И выяснилось, что живет Антон при всей своей незлобивости за счет женщин. Василий, который одно лихо имел от бабьего пола, страшно ему позавидовал.
Во-первых, богомольные старушки носки вяжут Антону за христолюбие; во-вторых, одинокие женщины бальзаковского возраста, подпевая «Аум», варят ему варенье из розовых лепестков; в-третьих, некрасивые девушки, притаптывая «Харе Кришна», собирают ему зернышки в дорогу. Всем им он заменяет сыночка, что, конечно, не исключает взаимодействия в половой сфере по картинкам из даосской книжки. Однако Василий понял, что и в этом случае Антон входит в лоно и выходит оттуда почти как новорожденный — по части развития чувств он был на уровне семимесячного эмбриона. Инфантильный бомж хотел все время в чем-нибудь раствориться: в свободе, в равенстве, в сознании Кришны, в природе.
В общем, женщины Антона любили, а он относился к ним по-разному. У последней своей сожительницы он перед уходом расписал все обои каким-то дерьмом и поссал на мультимедийный компьютер — за то, что она цивилизацию противопоставляла природе и неустанно пылесосила да драила свое уютное гнездышко.
Закусив рыбкой, Антон перетянул тряпицей сальные монашьи волосы с пробором посреди и сказал:
— Люблю я природу, и она мне отзывается. Не причинит мне вреда ни комарик, ни гад…
— Гадушка, — поправил его Василий.
— Ни гадушка, ни волчок, ни мишка, ни клещик энцефалитный. Потому что я источаю одне лишь вибрации любви. Я перенастраиваю даже самых зубастых зверьков на волну мира и благорасположения.
— Да уж твоей деревянной головушке энцефалит не помеха. — согласился Василий.
Общая дискуссия вдруг прекратилось, а лицо Антона слегка исказилось.
— Живот болит.
— Брат микробушка пошаливает, — смиренно отозвался Василий, — мало, значит, ты его любишь. Вот он и обижается.
Однако Антон быстро юркнул в ближайшие кусты и после недолгого кряхтения затих.
— Хорошо-то как, — спустя минуту послышался его голос. — Стоило пострадать маленько, зато сейчас словно воспарил. Еще Лао Цзы говорил, что сильный понос — это уже не понос.
Василий на секунду задумался о том, как с утра придется деревья валить хиленьким топорком, чтобы через болотистое озерцо перебраться, а напарник по-преимуществу будет парить, вместо того, чтобы мучить березки. Эта мысль крепко огорчила его, и Василий принял щепоть экстраморфина.
Но вдруг Антон вылетел из кустов как перепел, лихорадочно застегивая штаны и не имея на лице и следа благости.
— Юноша, почему вы не спустили после себя воду? — вежливо, но строго спросил Василий.
— Там чудище прется сквозь чащу! Я видел его тень — в два раза выше человеческого роста. Это не зверь, он не откликается на мои вибрации любви, а на морде у него написано «люблю человечье мясо».
Василий хотел было обсмеять напарника, позабывшего о гармонии с природой, как и в самом деле что-то стало ломиться сквозь ветки, сопя мощно и яростно.
Тут оба странника мигом подхватили свои мешки и котомки и давай удирать во все лопатки, надеясь к тому же не слишком оторваться от берега озера.
И было полчаса страшного ночного кросса, когда все сучья направляли свои острия именно в глаза. По дороге Василий влетел в столь огромную кучу кала, что сразу похолодел при мысли о том чудовище, которое сумело ТАКОЕ навалить. Если бы не экстраморфин, то вообще наверное инфаркт бы случился.
Впрочем, и того быстрого бега было достаточно, чтобы сама тайга разодрала беглецов, разнесла кишки по сучьям и мозги по кочкам. Но бинокуляры-мониторы Василия выдавали на свои контактные экранчики тепловую картинку местности, а боди-комп там же проставлял азимуты и расстояния до колющих-режущих предметов.
Когда бег более-менее перешел в легкую трусцу, Василий прокричал сквозь порывистое дыхание своему напарнику:
— Да ничего особенного, не расстраивайся. Ну, медведь, ну, больших габаритов, ну развели костер возле его квартиры. Или дачи.
— Не медведь, а хозяин леса. — возразил Антон. — Мишка — добродушный, а этот строгий. И если там топтыгин ошивался, почему ж ты не заметил его своими бимонами? [2]
— Потому что я их снимаю время от времени, а то глаза чешутся. — сказал Василий и подумал, что вообще-то Антона к трусоватым не отнесешь. Во время боев в Алмазовке, когда федеральные ракеты разносили в клочья все, что мало-мальски напоминало кровожадного моджахеда, он с группой таких же просветленных товарищей кормил прасадом и добрым словом мятущееся мирное население…
Вася и Антон наконец остановились, один стал восстанавливать дыхание, другой решил попИсать и попал себе на ботинки. В ночном лесу было тихо, если не считать воплей какой-то насилуемой птички и звона комариных эскадрилий.
Напарники решили переждать ночь до конца у подножия разлапистого таежного великана, обходясь лишь самым хиленьким костерком. Никто из них уже не спал, а лишь напрягал мускулы, чтобы при первом же грозном намеке запрыгнуть на ближайшую ветку. Антон даже присмотрел себе какое-то дупло со всеми удобствами, собираясь выдворить оттуда белочку. При этом он уверял, что дупло у дерева является эквивалентом человеческой задницы.
Когда наступил рассвет, стало ясно, что странники сильно заплутали. Никакого тебе берега озера Горького, лишь темная гуща ельника.
— Ну, давай, связывайся со своим окаянным спутником, — шутейно произнес Антон, — если вместо него не летает уже какой-нибудь демон-асур.
Да, пора было определять координаты и свое местоположение на электронной карте, которую Василий худо-бедно набросал перед тем как тронуться из Верхнекамышинского.
Он встал на какой-то поваленный ствол и стал наводить искательантенну, наблюдая за уровнем сигнала, который выдавал боди-комп.
— Все, наводка точная, канал пробит. Посылаю привет. Ау, орбита…
Но тут Василий сбросил с лица бимоны и грустно выругался. Антон же не преминул заметить с легкой укоризной:
2
сокр.: бинокулярные мониторы, соединенные с боди-компьютером и контактно прилегающие к лицу