Золотистые щупальца сновали взад-вперед, словно недоумевая. Они коснулись лампы, стола, ковра на стене, отпрянули. Затем… дотронулись до меня. И в ту же секунду ринулись вперед, окружили меня со всех сторон, сжали в своих объятиях, окутывая золотистым покрывалом сна. Я даже не успел испугаться. Пение слышалось совсем рядом. Я поддался его очарованию.
Сатир Марсий жестоко поплатился, поддавшись очарованию родных ему фригийских мелодий[2]. Я узнал это пение. Вернее… заклинание!
В золотистом свете исчезающего окна появилась тень — с янтарными глазами и лохматой гривой — тень волка.
Волк помедлил, посмотрел через плечо. И в поле моего зрения тут же появилось существо, закутанное в плащ с капюшоном. Ни фигуры, ни лица рассмотреть мне не удалось, но существо было совсем маленьким, похожим на ребенка.
Волк и существо в плаще с капюшоном висели в золотом тумане, глядя на меня и чего-то ожидая. Пение слышалось все громче, и я начал различать слова, которых не было ни в одном земном языке, но которые я тем не менее знал.
— Ганелон! Я взываю к тебе, Ганелон! Кровью твоей заклинаю — услышь меня!
Ганелон. Да, это мое имя, оно мне привычно.
И все же… кто зовет меня?
— Я звала тебя много раз, но путь был закрыт. Сейчас через пропасть переброшен мост. Я жду тебя, Ганелон!
Вздох.
Волк оглянулся, оскалил клыки. Существо в плаще наклонилось радо мной, пронзило взглядом из темноты капюшона. Ледяное дыхание коснулось моего лица.
— Он позабыл, Медея, — произнес высокий, совсем как у ребенка, нежный голос.
И вновь раздался вздох.
— Неужели он позабыл меня? Ганелон, Ганелон! Неужели ты позабыл руки Медеи, губы Медеи?
Я висел — убаюканный, полусонный — в колыбели золотого тумана.
— Он позабыл, — сказало существо в плаще с капюшоном.
— И все равно я жду его. Ганелон! Костер Нужды горит. Врата в Мир Тьмы открыты. Огнем и землей, светом и тьмой заклинаю тебя, Ганелон!
— Он позабыл.
— Несите его. Теперь у нас достаточно сил.
Золотой туман сгустился. Волк с горящими глазами и существо в плаще с капюшоном подплыли ко мне. Я почувствовал, как меня подняли и понесли — против моей воли.
Окно широко распахнулось. Я увидел на подоконнике шпагу в ножнах и быстро схватил ее, но мне не удалось задержаться. Неумолимый золотой отлив уносил меня вдаль, а рядом со мной скользили две тени.
— К огню. Несите его к огню.
— Он позабыл, Медея.
— К огню, Эдейрн. К огню.
Искривленные ветви деревьев проплывали мимо меня. Далеко впереди показался свет. Постепенно он становился все ближе, сиял все сильнее. Костер Нужды.
Отлив нес меня с сумасшедшей скоростью. Прямо в огонь…
— Не в Кэр Ллур!
Что заставило меня сказать эти слова, появившиеся, казалось, из глубины моей памяти? Волк вздрогнул и посмотрел на меня своими янтарными горящими глазами; существо в плаще с капюшоном, плывя в золотом потоке, придвинулось ко мне почти вплотную. Я почувствовал поток ледяного воздуха.
— Кэр Ллур, — прошептала закутанная в плащ Эдейрн нежным детским голосом. — Он помнит Кэр Ллур… помнит ли он Ллура?
— Он вспомнит! Он навечно связан с Ллуром невидимыми узами. И в Кэр Ллуре, во дворце Ллура — он вспомнит!
Костер Нужды вздымался в небо, подобно башне, в нескольких шагах от меня. Что было сил я начал сопротивляться отливу, влекущему меня прямо в огонь.
Я выхватил шпагу из ножен, стал рубить золотые щупальца, никак не желавшие меня отпускать.
Старинная сталь рубила клубящийся туман, и постепенно он стал отступать, распался на части. Пение утихла, на какое-то мгновение наступила мертвая тишина.
Затем…
— Матолч! — отчаянно прошептал голос невидимой Медеи. — Милорд Матолч!
Волк присел на задние лапы, оскалил клыки. Я замахнулся шпагой, чтобы навсегда заткнуть его рычащую глотку. Он легко избежал удара и прыгнул.
Волк схватил шпагу за клинок зубами и вырвал ее из моей руки.
Туман сомкнулся, золотистые щупальца вновь баюкали меня в своих объятиях.
— Кэр Ллур, — шептали они.
Костер Нужды алым фонтаном бил в небо.
И в пламени появилась женщина!
Волосы, темные, как ночь, струились по ее плечам, ниспадали до колен. Из-под ровных дуг бровей она бросила на меня вопросительный взгляд, и во взгляде этом чувствовалась неукротимая воля. Эта женщина была идеалом красоты… красоты зла.
Лилит. Медея, колхидская ведьма!
2
Марсий, научившись играть на флейте, вызвал Аполлона на состязание. Музы, как посредницы в споре, решили его в пользу бога. Тогда Аполлон повесил Марсия на сосне и содрал с него кожу. В Римской Империи статуи Марсия стояли как памятники свободы.