Тертуллиан (160–220), пресвитер Карфагенский, первым сформулировал принцип триединства Бога и ввел понятие лиц («ипостасей») Троицы. Из других проблем теологии его парадоксальный ум особенно занимал вопрос о соотношении веры и разума. «Вера выше разума, – утверждал Тертуллиан, – Разум не в состоянии постичь истину, которая открывается вере». Его формула «Вероятно, ибо нелепо» (Credibile est quia ineptum) вошла в пословицу в искаженном виде: «Верую, потому что абсурдно» (Credo, quia absurdum). Тертуллиан первым определил, что такое семь смертных грехов. Этот перечень (гордыня, жадность, блуд, зависть, гнев, чревоугодие, лень) был утвержден церковными соборами, вошел в начальное христианское обучение закону Божьему, в катехизисы и буквари.
Ориген (185–253 или 254) возглавлял христианское училище в Александрии, а после церковного осуждения – в Палестине (в г. Кесарии), впрочем, в VI в. был объявлен еретиком. Его вклад в умозрительное богословие связан с разработкой христосологии (учение о природе Христа) и учения о спасении. Для его концепции спасения характерен своеобразный «эсхатологический оптимизм» (С.С. Аверинцев): Ориген доказывал неизбежность полного спасения, слияния с Богом всех душ и временности адских мук. В его сочинении о природе Христа впервые встречается термин богочеловек.
Св. Августин, епископ Гиппонский (354–430), разработал онтологическое доказательство бытия Бога; концепцию веры как предпосылки всякого знания; учение о грехе и благодати; впервые поставил так называемые антропологические вопросы христианства (отношение человека к Богу; взаимоотношения церкви и государства). Августин сформулировал то добавление к Символу веры, которое отличает католическую версию Символа от православной (так называемое филиокве ; см. §69). С именем Августина связывают начало религиозной нетерпимости в христианстве.
Папа Григорий Великий (ок. 540–604) вошел в историю как выдающийся организатор церкви и политик. В сфере теологии с его именем связано учение о чистилище – то, что позже станет одним из пунктов догматических расхождений между католичеством и православием.
Св. Иоанн Дамаскин (ок. 675–753), завершитель патристики, византийский философ и поэт, впервые составил систематическое и полное богословие под заглавием «Источник знания». Этот энциклопедический труд на рубеже IX и X вв. был переведен на старославянский язык болгарским книжником Иоанном экзархом Болгарским[139].
Однако уже в раннем христианстве стремительное развитие богословия встречается с внутриконфессиональными ограничениями и запретами. Богословские поиски и разномыслие допускались, но только до тех пор, пока они не противоречили Писанию и авторитетам отцов церкви. Возникала глубокая коллизия между поступательным развитием богословской мысли и такими мощными «консервантами» религиозной коммуникации, как принцип ipse dixit ‘сам сказал’ и религиозный канон, т.е. корпус эталонных текстов (Писание и Предание), «превзойти» которые не позволяется.
Разрешение коллизии было найдено в том, чтобы р а н ж и р о в а т ь богословское знание по степени общеобязательности тех или иных его компонентов (доктрин, категорий, положений и т.п.). Те вероучительные положения, суждения или мнения, которые были признаны Вселенскими соборами в качестве общеобязательных христианских истин «первого ранга», получили статус д О г м а т о в[140], а их систематическое изложение и обоснование составило предмет специальной богословской дисциплины – догматического богословия. «Все другие христианские истины – нравственные, богослужебные, канонические – имеют значение для христианина в зависимости от догматов, имеющих первостепенное значение. Церковь терпит в своих недрах грешников против заповедей, но отлучает всех противящихся или исключающих ее догматы» (ППБЭС, 753).
Краткий свод основных догматов[141] составляет Символ веры – тот главный текст, повторяя который верующие свидетельствуют о своей христианской вере (см. §69).
За пределами догматического богословия находятся так называемые б о г о с л о в с к и е м н е н и я. Это частные, личные суждения, высказанные отцами церкви или богословами позднего времени. «Богословское мнение должно заключать в себе истину, как минимум, не противоречащую Откровению. <…> К разряду богословских мнений можно отнести, например, высказывания о двух– или трехсоставности человеческой природы; о том, как следует понимать бесплотность ангелов и человеческих душ; об образе происхождения душ». С точки зрения догматики, богословские мнения «не существенны для нашего спасения», и, как заметил Григорий Богослов, в таких предметах «ошибаться безопасно» (Догматическое богословие, 1994, 22).
Католическое и православное вероисповедания несколько различаются по составу догматов. Помимо филиокве, включенного в католический Символ веры (см. §69), католичество признает догматы о чистилище, о непорочном зачатии Девы Марии и догмат о н е п о г р е ш и м о с т и папы, впрочем, только ex cathedra (‘с кафедры’), т.е. слова папы безошибочны, когда он выступает не как частное лицо, но как пастырь всех христиан.
Католичество и православие также по-разному подходят к вопросу о том, возможны ли после Вселенских соборов новые догматы (в терминах богословия это формулируется как вопрос о «полноте Откровения и догматическом развитии»). Согласно православной точке зрения, нового Откровения, новых догматов, новых пророчеств в христианстве не может появиться, однако более точное выражение Откровения в слове – возможно. Например, церковь всегда исповедовала Божество Иисуса Христа, но только в IV в. эта истина была сформулирована догматически (Догматическое богословие, 1994, 30).
Согласно католической теории догматического развития (выдвинутой в XIX в.), церковь может принять новые догматы. В частности, таким относительно поздним догматическим нововведением Рима стал догмат о непогрешимости папы, принятый в 1870 г. I Ватиканским собором.
Христианская церковь всегда проявляла осторожность в отношении свободного обсуждения догматов. Современное православие следует здесь авторитетам Иоанна Лествичника (VI в.) и Варсонофия Великого (VI в.): «Глубина догматов неисследима… Небезопасно касаться богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть»; «Беседовать о догматах не следует, ибо это выше тебя» (цит. по книге: Догматическое богословие, 1994, 4–5).
Впрочем, либеральные русские богословы подчеркивали необходимость живого и творческого отношения к догматам. В начале XX в. профессор Московской духовной академии А.И. Введенский писал, что за каждым догматом прежде всего нужно расслышать тот вопрос, на который он отвечает. «Тогда догмат оживет и откроется во всей своей умозрительной глубине. Откроется как Божественный ответ на человеческий запрос. <…> Догматика, идущая навстречу современным запросам, должна поэтому как бы заново создавать догматы, претворяя темный уголь традиционных формул в прозрачные и самосветящиеся камни истин веры» (цит. по работе: Флоровский, [1937] 1991, 387).
Коммуникативный смысл категории догматов, состоял в том, чтобы создать и внести в традицию еще один информационный «консервант» (наряду с такими регуляторами, как принцип ipse dixit и религиозный канон), призванный обеспечить стабильность и преемственность религиозной коммуникации. В функциональном отношении христианская институция догматов, трактуемых как абсолютные и непререкаемые истины учения, была не менее прочной «скрепой» и связующей нитью традиции, чем исламский иснад (см. §65).
68. «Духовная броня» исламской теологии
Об исламе часто пишут как о религии несложной, наследующей ментальность клана или соседской общины и доступной массам простых людей. Действительно, в исламе нет таких сверхприродных парадоксов, как Дева-Богородица и непорочное зачатие, Богочеловек или Бог-Сын в качестве ниспосланного Слова Бога-Отца. Поэтому естественно, что в исламе просто не возникали многие из тех проблем, которые столетиями волновали христианских богословов и суть которых сводилась к потребности рационально осмыслить сверхрациональность Писания.
139
Памятник был издан в новое время под заглавием: «Богословие святого Иоанна Дамаскина в переводе Иоанна Екзарха Болгарского. По харатейному списку Московской Синодальной Библиотеки» (М., 1878).
141
Православное догматическое богословие различает общие, или основные, догматы и догматы частные; см. ППБЭС, 755.