Концепция трехъязычной еврейской литературы долгое время находилась в тени из-за печально известной «войны языков», поддержанной теми идеологиями, для которых язык (один язык!) стоял в основе национальной идентичности. Это была несомненно неправильная война между ивритом и идишем и подспудно каждого из них с языками ассимиляции и наоборот. Идеологическое величие языка обозначалось понятием «идишланд» (в значении суррогатной родины писателей и читателей, пользовавшихся языком идиш), с одной стороны, и такими понятиями, как «еврейский труд», «федерация еврейских рабочих» и «еврейская молодежь», — с другой, указывая на новую концепцию социального бытия, обозначенную языком. Однако трехъязычная теория не была чьим-то капризом, она отражала реальное трехъязычие еврейского общества в начале центробежного движения. Она была одновременно логичной и максималистской: новая литература на иврите закрепилась на плацдарме секулярного мира по европейскому образцу, хотя и поддерживала лингвистическую связь с библиотекой традиционных текстов. Литература на идише подняла разговорный язык масс до респектабельного уровня и воплотила новый популизм, позитивное отношение к народной энергии и латентную, потенциальную силу масс. А сочинения евреев по-русски и по-немецки перекинули мост к культуре и науке доминирующего общества и к еврейской молодежи, быстро ассимилирующейся и возвращающейся от ассимиляции обратно к еврейству.
Типичное проявление трехъязычной культуры — это «Одесские мудрецы», группа деятелей культуры, задававших тон и устанавливавших стандарты еврейской культуры на рубеже XIX–XX вв. (хотя лишь некоторые из них жили в Одессе подолгу). Туда входили Ахад ха-Ам (1856–1927), ивритский публицист и философ; Хаим Нахман Бялик (1873–1934), ивритский поэт (иногда писавший и на идише); Менделе Мойхер-Сфорим, идишский романист, который сам переводил свои сочинения на иврит; Шолом-Алейхем, идишский писатель (писавший также и на иврите); Семен Дубнов, историк, писавший преимущественно по-русски (но также и на идише и на иврите).
Новая еврейская литература может показаться почти прямым продолжением литературы еврейского Просвещения XIX в., Хаскалы[23]. Три классика, Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем и И. Л. Перец, начинали как писатели-просветители. Действительно, если бы во время потрясения 1881–1882 гг. не существовало зрелых писателей, не возникло бы немедленной литературной реакции на это потрясение. Однако лишь изменения, произошедшие в их творчестве после этих событий, сделали их тем, чем они стали, и обеспечили тот высокий уровень произведений, каким он признан и до сегодняшнего дня. В эпоху Просвещения еврейские писатели были довольно плодовиты и их книги публиковались, но вряд ли существовала оформившаяся литературно-культурная организация, которая включала бы в себя журналы, издательскую сеть и обеспечивала непрерывность литературного процесса. Более того, европейские литературные стандарты, подразумевавшие а) напряжение между внутренним миром индивида, наделенного сложным мышлением, с одной стороны, и отражение значительных социальных и философских течений — с другой и б) авторский ответ на вызовы «литературного языка» с его специфической природой, — эти стандарты были достигнуты в еврейской литературе лишь в новейшее время.
На рубеже веков как на иврите, так и на идише появилось новое ощущение литературного и культурного творчества, возникшее из ничего, практически ex nihilo, поскольку понятия о литературе и поэзии исходили не из внутренней традиции, а напрямую из доминирующей культуры (русской или немецкой), ставшей классической и канонической еще до того, как ее сокровища открылись еврейской молодежи. Это ощущение начала отмечено, например, в очерке Бялика «Наша молодая поэзия» или в прозвище «дедушка идишской литературы», данном Менделе Мойхер-Сфориму его младшими современниками, такими, как Шолом-Алейхем, которого самого провозгласили «классиком» идишской литературы еще при жизни. В 1920-е гг. это чувство обновления возникло вновь, на сей раз под влиянием модернизма, после Первой мировой войны.
Для писателей на иврите и на идише все действительно начиналось с самого начала — ведь в тот период евреи не изучали историю родной литературы в школе, как это принято у других народов. Литература не входила в каноническую еврейскую традицию, напротив — каждый из молодых авторов «выскочил» из еврейской религиозной библиотеки прямо в европейский когнитивный мир, а уже оттуда вернулся к созданию светских сочинений на родном языке (возможно, обращаясь и к немногим образцам родной литературы предшествующего поколения). Лишь позднее, с позиций зрелой саморефлексирующей литературы иврит и идиш начали конструировать свое славное прошлое и поощрять изучение истории литературы. Многие писатели и большинство их читателей становились участниками по меньшей мере двух литературных процессов, на иврите и на идише, а зачастую — трех или четырех; но разного рода институции — журналы, газеты, поэтические сборники, издатели и т. д. — существовали для каждого языка отдельно и создали автономные языковые культуры, со временем полностью разошедшиеся друг с другом.
Ради создания богатого литературного языка, в соответствии с требованиями европейских норм — как романтических и реалистических, так и модернистских, — потребовались огромные и долговременные усилия по развитию и обогащению самого языка. Так случилось с идишем, языком, в принципе, живым, но к концу XIX в. еще остававшимся литературно неразвитым: поэт Семен Фруг[24] называл его «языком чолнта»[25], а ведущие писатели на идише Шолом-Алейхем и И. Л. Перец — «жаргоном». Так случилось и с «мертвым» древнееврейским языком, возрожденным, чтобы отражать все грани международной светской культуры. Этому процессу содействовали обширная деятельность по переводу на два этих языка и появление еврейских сочинений в таких сферах, как политика, естественные науки, поэтика, образование, психоанализ и т. д. Ивритскому и идишскому писателю приходилось совершенствовать инструменты своего искусства в процессе творчества: он должен был разрабатывать жанры, подходящие для его личного вымышленного мира, способы выражения, литературный язык, а также политическую, научную и природоведческую терминологию. За короткое время еврейская литература пыталась угнаться за всеми достижениями европейской литературной традиции начиная с Ренессанса (включая отсылки последнего к античной литературе) и охватить целый ряд жанров, как в оригинальных сочинениях, так и в переводах. В то же время она пыталась добиться успеха в рамках новых модернистских течений, эту самую традицию переворачивающих.
Шаул Черниховский (1875–1943) и Ури-Цви Гринберг (1894–1981), жившие в 1920-е гг. в Германии, демонстрируют своим творчеством этот спектр от парадоксальности до эклектизма. Черниховский расширил пределы ивритской лирической поэзии, у истоков которой стоял в 1890-е гг. Бялик, до политического стихотворения, баллады, длинных описательных и повествовательных стихов; он возродил на иврите немецкую идиллию XVIII в. и привил ей принципы романтического языка метафор. Он развивал сонет и венок сонетов, сознательно опираясь на два источника: своих современников, русских поэтов-символистов, и Иммануила Римского, ивритского поэта XIV в. Он переводил поэмы Гомера и финский и вавилонский эпосы, древнерусское «Слово о полку Игореве» и американскую «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, немецкую лирическую поэзию и целую книгу древнегреческого поэта Анакреонта. Ури-Цви Гринберг ответил на это поэтическим сборником 1928 г. «Анакреонт на полюсе скорби». Он был автором антиклассических экспрессионистских манифестов, в которых во имя «судьбы» еврейского народа критиковал сонет и идиллию, и, как он сам писал, «привел американца Уолта Уитмена к трудящимся Эрец Исраэль». Так еврейские писатели открывали для себя историю европейской литературы на завершающем этапе ее развития, когда ей был брошен вызов изнутри. Перед ликующими первооткрывателями история представала не как история, а как единовременный «воображаемый музей», где все экспонаты выставлены в смежных помещениях, откуда можно брать образцы, не следуя какому-либо историческому порядку. Эльзу Ласкер-Шулер[26] и Ницше переводили одновременно с Гомером, Шелли и Рабиндранатом Тагором.
23
24
Семен (Шимон Шмуэль) Фруг (1860–1916) — поэт и прозаик, писавший по-русски, на иврите и на идише; известен главным образом как один из первых евреев, получивших признание в русской литературе. Его русские стихи были весьма популярны в 1880-е гг. Усовершенствовал и модернизировал технику стихосложения на идише, введя в нее силлабо-тоническую систему.
25
26
Эльза Ласкер-Шулер (1869–1945) — немецкая поэтесса и художница еврейского происхождения; представительница экспрессионизма в немецкой литературе. Одна из центральных фигур еврейско-немецкой интеллектуальной элиты в Германии.