В МУЗЕЕ ВИНКЛЕРА,
на Цветном бульваре, кроме всевозможной чепухи стран Старого и Нового Света, показываются еще и следующие редкости:
1) Театральная карета, сооруженная в 1343 году. Вмещает в себе 26 балерин, 8 благородных отцов и 5 комических старух. Никуда не годна, но величественна. Верх проломан, на прошлой неделе, перед репетицией, воробьем, севшим на карету, дабы воспользоваться ватой, выпавшей из шапки возницы.
2) Две театральные лошади, впряженные в означенную карету, неопределенной масти, безгривые, бесхвостые, с винтообразными ногами. Одной 84 года, другой — 67. На одной из них в 1812 году был взят в плен французский генерал, маркиз Бланманже. Питаются соломой и бурьяном. Говорят, что это лучшие из театральных лошадей. Для скачек едва ли годны… Театральное дело любят и (о, equina simplicitas![18]) считают себя непременными членами артистической корпорации.
3) Портрет иезуита Цитовича в монашеской одежде. Уста раскрыты, и правая рука внушительно поднята вверх. Под ним подпись: «Veni, vidi, non vici[19], взял и… разумеется, ушел. Homo maximissimus»[20].
4) Аполлон Бельведерский. Перл искусства. Приобретен за 10 000 руб. Принимая во внимание, что наш музей посещают иногда mesdames, mesdemoiselles и юноши моложе 25 лет, мы, в видах нравственности, по совету г. инспектора училища живописи, нарядили статую в фрачную пару. Одевал Айе, цилиндр от Поша и обувь от Львова.
5) Сети, в кои увлекла развратного Антония прекрасная Клеопатра.
6) Белая крыса (stultum animal[21]), 1 ¼ фута роста. Редкий экземпляр. Найдена в 1880 году запеченной в филипповском калаче. Наспиртованный препарат. Новинка для молодых зоологов.
ЗУБНОЙ ВРАЧ ЛУМПЕНМАК
Показывает публике зубы. Ахахаевский проезд, дом № 35 ½.
И то и се
(Поэзия и проза)
Прекрасный морозный полдень. Солнце играет в каждой снежинке. Ни туч, ни ветра. На бульварной скамье сидит парочка.
— Я вас люблю! — шепчет он.
На ее щечках играют розовые амурчики.
— Я вас люблю! — продолжает он… — Увидев впервые вас, я понял, для чего я живу, я узнал цель моей жизни! Жизнь с вами — или абсолютное небытие! Дорогая моя! Марья Ивановна! Да или нет? Маня! Марья Ивановна… Люблю… Манечка… Отвечайте, или же я умру! Да или нет?
Она поднимает на него свои большие глаза. Она хочет сказать ему: «да». Она раскрывает свой ротик.
— Ах! — вскрикивает она.
На его белоснежных воротничках, обгоняя друг друга, бегут два большущие клопа… О, ужас!..
«Милая маменька, — писал некий художник своей маменьке. — Еду к Вам! В четверг утром я буду иметь счастье прижимать Вас к своей полной любовью груди! Чтобы продолжить сладость свидания, я везу с собой… Кого? Угадайте! Нет, не угадаете, маменька! Не угадаете! Я везу с собой чудо красоты, перл человеческого искусства! Везу я (вижу Вашу улыбку) Аполлона Бельведерского!..»
«Милый Колечка! — отвечала маменька. — Очень рада, что ты едешь. Господь тебя благословит! Сам приезжай, а господина Бельведерского не вези с собой, нам и самим есть нечего!..»
Воздух полон запахов, располагающих к неге: пахнет сиренью, розой; поет соловей, солнце светит… и так далее.
В городском саду, на скамеечке, под широкой акацией сидит гимназист восьмого класса, в новеньком мундирчике, с пенсне на носу и с усиками. Возле него хорошенькая. Гимназист держит ее за руку, дрожит, бледнеет, краснеет и шепчет слова любви.
— О, я люблю вас! О, если б вы знали, как я люблю вас!
— И я люблю! — шепчет она.
Гимназист берет ее за талию.
— О жизнь! Как хороша ты! Я утону, захлебнусь в счастье! Прав был Платон, сказавший, что… Один только поцелуй! Оля! Поцелуй — и больше ничего на свете.
Она томно опускает глазки. О, и она жаждет поцелуя! Его губы тянутся к ее розовым губкам. Соловей поет еще громче…
— Идите в класс! — раздается дребезжащий тенор над головою гимназиста.
Гимназист поднимает голову, и с его головы сваливается кепи… Перед ним инспектор…
— Идите в класс!
— Кгм… Теперь большая перемена, Александр Федорович!..
— Идите! У вас теперь латинский урок! Останетесь сегодня на два часа!
Гимназист встает, надевает кепи и идет… идет и чувствует на своей спине ее большие глаза… Вслед за ним семенит инспектор…