Переезд Паули в Цюрих дал ему возможность создать собственную группу для изучения теоретической физики. Как бы заявляя о своём новом статусе, но в первую очередь по личным причинам, с самого начала своего пребывания в ETH он больше не добавлял к своему имени приставку “jun (младший.). Сыну трудно расти в тени знаменитого отца. Но, хотя это символическое отделение от отца, видимо, принесло ему облегчение, оно не избавило его, как нам предстоит увидеть, от негативных проекций.
Волна антисемитизма, поднявшаяся в Германии в двадцатые годы, безусловно, не могла не задеть чувства Паули, и в 1929 году он вышел из лона католической церкви. Вскоре он принял иудаизм.
Многие интеллектуалы писали о трудностях, с которыми они столкнулись, с запозданием узнав о своём еврейском происхождении в условиях антисемитских настроений в обществе. Например, математик Норберт Винер в повести «Бывший вундеркинд» (Ex-Prodigy) рассказывает о травматическом опыте открытия своего еврейского происхождения в возрасте шестнадцати лет. «Бремя осознания первородного греха тяжело в любом виде», — пишет он, — «но особенно коварная его форма — знание своей принадлежности к той группе людей, которую тебя с детства учили презирать». Раскрытие Винером своего происхождения открыло перед ним два пути: «продолжать придерживаться антисемитских взглядов или вернуться в лоно Авраамово». Для Винера, как и для Паули, вне сомнения, выбор антисемитизма означал ненависть к самому себе. Винер со временем понял, что иудаизм также был чуждым для него: он мог оставаться с собой в мире, только ненавидя предрассудки, «никак не подчёркивая, что они направлены против той группы, к которой [он] сам принадлежал»[25]. В отличие от Винера, Паули «вернулся к корням».
Столь желанное для многих впоследствии место ассистента Паули за годы его работы в ETH занимали многие молодые талантливые физики; все они отличились в дальнейшем. Судя по их рассказам, общаться с Паули было порой тяжело, но возможность работать с таким одарённым человеком заставляла мириться с его эксцентричностью. Виктор Вайскопф, которому Паули предложил стать своим ассистентом, так описывает свою первую встречу с ним:
Я узнал, почему Паули взял меня вместо [Ханса] Бете, когда приехал в Цюрих осенью 1933 года, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей. Я несколько раз постучал в дверь кабинета Паули, прежде чем услышал тихое «Войдите». Я увидел Паули сидящим за столом в глубине комнаты, он сказал: «Подождите, подождите, мне нужно завершить эти расчёты». Я ждал несколько минут. Потом он спросил: «Кто вы?» «Я Вайскопф, вы пригласили меня быть вашим ассистентом». «Да», — сказал он, — «Сначала я хотел взять Бете, но он занимается теорией твёрдых тел, а она мне не нравится, хотя я первым начал над ней работать»[26].
Одной из раздражающих особенностей Паули была его привычка перебивать оратора, с которым он был в чём-то не согласен. Предыдущий ассистент (научный сотрудник) посоветовал Вайскопфу во избежание этой проблемы обсуждать свой доклад с Паули заранее и без необходимости не обращать внимания на критику. Тогда Паули, сидевший в первом ряду, позволял спокойно раскрыть тему, бормоча себе под нос, что уже сообщил оратору, что он обо всём этом думает.
Стремление Паули говорить прямо и откровенно вызывало порой мысль о том, что ему наплевать на чувства других людей, и в некоторых случаях это было правдой. Вайскопф, ставший одним из ближайших соратников Паули, однако же, оправдывает его временами резкий темперамент:
Паули любил людей и был очень предан своим студентам и коллегам. Все ученики Паули глубоко привязывались к нему, не только потому, что он помог нам многое понять, но и из-за его человеческих качеств. Правда и то, что иногда с ним было трудно, но все мы чувствовали, что он помогает нам увидеть наши недостатки[27].
В начале первого своего семестра в Цюрихе Паули получил письмо от своего голландского друга Поля Эренфеста, сообщавшего, что из Америки приехал молодой физик по фамилии Оппенгеймер[28]. Эренфест писал, что Оппенгеймер славный парень, но работать с ним невозможно. Только Паули мог помочь. Со своеобычным преувеличенным сарказмом Эренфест восклицал: «Но на поприще физики (rebus physicis) есть только ОДИН Бич Божий!»[29]
Паули в ответ пригласил Оппенгеймера к себе на год. Как и Эренфесту, Паули пришлось нелегко. Через полгода он написал Эренфесту, что Оппенгеймер переполнен идеями, но ждёт, что разрабатывать их возьмутся другие. Однако между двумя молодыми учёными существовало и более глубинное различие. Далее Паули пишет: «Есть одна вещь, которой я надеюсь вскоре добиться: чтобы Оппенгеймер, по крайней мере, по отношению ко мне, принял мою манеру общения! Это абсолютно необходимо ... поскольку формальная вежливость есть великая ересь, и эта догма для меня непоколебима ... [она] должна быть безжалостно вырвана из человеческих отношений»[30]. Эту «безжалостность» отлично иллюстрирует отзыв Паули о технической статье: «Это даже до неправильного не дотягивает».
28
Дж. Роберт Оппенгеймер, четырьмя годами младше Паули, заложил основу для развития теоретической физики в США. Позже он стал главой Манхэттенского проекта, в рамках которого была создана атомная бомба.