— Вы в самом деле хотите, чтобы я залез туда? — Джек попятился.
Улыбаясь, она зажала нос пальцами, показала на Джека, потом на бочку:
— Офуро[7].
— От меня не воняет! — возмутился Джек. — Я мылся всего месяц назад! И разве вы не знаете, что мыться опасно? От этого можно понос подхватить или еще чего похуже! Здесь полно всякой заразы!
— Офуро хаиттэ! — повторила женщина, похлопав рукой по бочке. — Аната-ни номига цуитэ иру-ва ё![8]
Джек ничего не понял, и ему было наплевать. В бочку он ни за что не полезет!
— Уэкия! Тиро! Котти-ни китэ![9] — закричала женщина, пытаясь схватить Джека.
Он обогнул бочку и бросился к двери, однако дорогу загородил садовник. Прибежала молоденькая служанка и поймала Джека. Женщина стащила с него одежду и принялась поливать ледяной водой.
— Перестаньте! Холодно же! — закричал Джек. — Отпустите меня!
— Дамэ, офуро-но дзикан-ё, окина акачан нэ[10], — сказала женщина. Служанка засмеялась.
Джек так брыкался, что садовнику тоже пришлось держать его, хотя старик изо всех сил старался не задеть сломанную руку мальчика.
Пока его мыли, Джек чувствовал себя беспомощным младенцем. Потом, несмотря на протесты, его засунули в бочку. Вода была невыносимо горячей, однако каждый раз, когда Джек пытался выбраться, женщина осторожно заталкивала его обратно.
В конце концов Джека выпустили из бочки — и на этот раз вымыли теплой водой с мылом. Он слишком устал, чтобы сопротивляться, и смирился с позором. Хуже всего было то, что вода чем-то благоухала — и теперь от него пахло как от девчонки!
Потом Джека снова засунули в бочку, и от жара он стал ярко-розовым. Подержав там какое-то время, ему позволили вылезти — только для того, чтобы опять облить холодной водой! Затем его вытерли и одели в чистую одежду.
Измученного Джека отвели обратно в комнату, где он повалился на постель и тут же заснул беспробудным сном.
— Офуро, — сказала женщина.
— Да ведь я уже мылся вчера! — пожаловался Джек.
— Офуро! — строго велела женщина.
Джек понял, что сопротивляться бесполезно. Надел чистый балахон и поплелся по дорожке через сад к бане. На этот раз мыться ему почти понравилось.
Купание пошло ему на пользу: он чувствовал себя посвежевшим и голова больше не чесалась от вшей и морской соли.
Вернувшись в комнату, Джек обнаружил на постели одежду, похожую на ту, в которую был одет самурай. Следом вошла круглолицая женщина.
— Тиро! — позвала она, и в комнату торопливо прибежала служанка: невысокая девушка лет восемнадцати на вид, хотя по ее гладкой и чистой коже возраст определить было трудно. Хорошенькая — темноглазая и с черными, коротко подстриженными волосами, — но совсем не такая красавица, как та девочка, которая ухаживала за ним, когда он болел.
Тогда где же девочка? И тот мужчина со шрамами на лице? Пока что Джек видел в доме всего двух мужчин: старого садовника, которого женщина называла Уэкия, и злобного на вид самурая, — и ни у одного из них шрамов не было. А может, девочка и человек со шрамами ему просто почудились? Как та девчонка, которую он видел на мысе…
— Госюдзин кимоно[11], — сказала женщина, показывая на одежду.
Джек понял, что ему предлагают одеться, но, посмотрев на разложенное одеяние, растерялся: с чего тут начинать? Взял пару странных носков — с отдельным большим пальцем, как на рукавицах. По крайней мере, понятно, на что их надевать, вот только на его лапу они оказались маловаты. Служанка заметила растерянность Джека и хихикнула, прикрывая рот рукой.
— Да откуда мне знать, как надевается ваша дурацкая одежда! — огрызнулся Джек: кому понравится, когда над ним смеются?
Служанка затихла и, опустившись на колени, виновато поклонилась. Круглолицая женщина подошла к Джеку.
Положив носки на место, он позволил женщинам помочь ему одеться. Сначала они надели на Джека белые таби — к счастью, они немного растягивались. Потом мальчику дали нижнюю одежду: белую рубаху из хлопка и дзюбан. Сверху обернули его шелковым балахоном, тщательно проверив, чтобы левая пола запахивалась на правую. В конце концов все это завязали сзади широким красным оби.
Джек вышел на веранду, чувствуя себя довольно неловко: он-то привык к штанам и рубахам, а не к платьям и юбкам! При движении ветер продувал одежду насквозь, однако гладкий шелк был гораздо приятнее, чем жесткие бриджи и матросская рубаха из грубого сукна.