Придя домой, я взялся было за медицинский справочник, который начал изучать вчера, но вскоре отложил его. Мне не давала покоя личность профессора Иглтона.
Это был явно незаурядный человек, и то, что случилось, вероятно, могло произойти лишь с ним одним. Наконец я подошел к компьютеру, вышел в Сеть и сделал заказ на последнюю книгу Иглтона. Разумеется, она уже вышла: в двадцать втором веке почти не существовало промежутка между написанием книги и ее изданием.
Труд назывался «Инопланетные минералы: неведомый мир». Книга захватила меня с первых страниц. Действительно, передо мной открылся незнакомый, чарующий мир. Средний землянин, поглощенный своими заботами, не находящий времени, чтобы поднять голову и взглянуть на звезды, даже вообразить не может, какие сокровища ждут его там. Вероятно, если бы Иглтон не был ученым, он мог бы стать поэтом. Чего стоило хотя бы такое описание: «Линделлит с пятой планеты Веги — это язычок живого солнечного пламени, скованный гранями безупречной призмы и рвущийся наружу, чтобы, разбив стены своей хрупкой тюрьмы, брызнуть во все стороны струйками расплавленного золота»! Кристаллы были для Иглтона не механическими конгломератами прихотливо соединенных частиц, а чуть ли не живыми существами.
И главной своей задачей, как мне показалось, он считал превращение всех людей в восторженных романтиков, благоговеющих перед величием природы.
Я «глотал» страницу за страницей, и тут раздался звонок в дверь.
— Вам посылка, сэр! — объявил могучий робот-почтальон, внося в прихожую кубический ящик, доходящий мне до пояса.
— От кого? — поинтересовался я.
— Не могу знать, сэр! — гаркнул почтальон.
Я отпустил его и вскрыл ящик. Там оказались искореженные обломки небольшого робота. Создавалось впечатление, что бедняга попал под кувалды луддитов[1], неизвестно откуда взявшихся в этом благополучном и сытом веке. Я поворошил рукой в груде лома и вытащил нижнюю панель с маленькими колесиками. Передо мной, без сомнения, находились останки служителя музея! К панели был прикреплен пластиковый прямоугольник. На нем чернело семизначное число. Это мог быть только номер инфобраслета!
Все было ясно. Робота наказали «за болтливость», а мне предлагалось позвонить тем, кто его уничтожил, и пообещать не заниматься больше «денебским делом». Иначе меня, очевидно, ждала участь робота-служителя.
Номер, как я заподозрил, был «подпольным», незарегистрированным. На всякий случай я взял справочник и убедился, что не ошибся. Эти люди предпочитали не оставлять следов.
Немного подумав, я все же решился позвонить.
— Мистер Ватсон? — осведомился незнакомый хрипловатый голос. Экран остался темным.
— Может, вы все-таки покажетесь? — произнес я.
— Пока это ни к чему. Ватсон! Вы умный человек и наверняка уже все поняли. Нам необходимо встретиться и в последний — подчеркиваю! — в последний раз попробовать договориться. Иначе… — Он многозначительно не закончил фразу. — Так где вам удобнее?..
— В музее, — как-то сразу, не задумываясь, ответил я. — Завтра, в десять часов.
— Хорошо. Но учтите, что с нами надо играть честно.
До встречи! — Видеофон замолчал.
Я немедленно включил особую систему, исключающую подслушивание, и связался с Холмсом.
— Это опасно! — встревожился мой друг.
— Но вряд ли у нас будет лучшая возможность взглянуть преступникам прямо в лицо.
Холмс задумался.
— Вы правы, Ватсон. Что ж, рискнем. Я позабочусь о том, чтобы вашему визави был приготовлен достойный прием. А вы не забудьте надеть пояс-генератор. Да, Ватсон, похоже, я начинаю стареть! Мне казалось, что все подслушивающие устройства в музее обезврежены.
Но, видимо, что-то осталось и о нашем последнем разговоре со служителем стало известно.
Я пришел к месту встречи не в десять часов, а в полдевятого. Мне хотелось походить по залам музея, пока он еще не закрыт.
Денебский кристалл все так же мерцал трепетным голубым светом. Я полюбовался им и перешел в шестой зал. Как-то само собой вспомнилось, что Иглтон был здесь один, без Эванса.
«Может быть, это сыграло какую-то роль?» — подумал я, подходя к карте звездного неба. Она была сказочно красива. Фон состоял из пластинок черного стекловидного минерала, а звезды изображались яркими желтыми, красными и голубыми камешками. Я нашел голубой кристаллик, обозначающий Денеб, и улыбнулся ему, как старому знакомому.
И вдруг в мой мозг, словно скальпель хирурга, вошла чужая мысль — необыкновенно мощная и отчетливая, мгновенно завладевшая всем сознанием. Это был зов о помощи неких существ — бесконечно отличающихся от меня, но также наделенных разумом, любящих жизнь и страшащихся смерти. Да, денебские кристаллы — эти колоссы, состоящие, казалось, из застывшей небесной голубизны, были разумны! И они гибли — тысячами, десятками тысяч, отдираемые от взрастившей их почвы атомными экскаваторами «Суон Минералз».
Мыслители, тысячелетиями размышлявшие о тайнах Вселенной, дробились и превращались на заводах компании в материал для элементов компьютерной памяти — по странной прихоти судьбы они оказались идеальны в этом качестве. Лишь один кристалл избежал общей участи. Компания решила, помимо основной деятельности, заняться изготовлением поделок из камня и для рекламы выставила образец в музее. Но и с ним обошлись ужасно.
Тонкая мыслящая оболочка, подобная коре головного мозга человека, была сколота и превращена в камешки, украсившие, наряду с другими минералами, звездную карту, а ограненное безжизненное тело стало главным экспонатом другого зала. Голубые кристаллики — мыслящие ячейки когда-то цельного организма — еще поддерживали между собой телепатическую связь, но жить им оставалось недолго. Их было уже не спасти, но оставались еще миллионы обреченных на Денебе-четыре…
Чужая мысль отпустила меня, но я стал уже другим человеком. Мне показалось, что я вырос, расправил плечи, стряхнул с них груз всего обыденного, мелкого, суетного. Не вызывало ни малейших сомнений, как поступить дальше. Любыми средствами овладеть звездолетом компании, достичь Денеба-четыре, выслать рой автоматических разведчиков, собрать неопровержимые доказательства разумности обитателей этого мира, вернуться на Землю и разоблачить хищников, вгрызшихся в тело планеты!
Я повернулся и направился к выходу из зала, но дорогу мне преградил хорошо одетый мужчина с короткими седыми волосами.
— Куда же вы? — услышал я знакомый хрипловатый голос. — Передумывать уже поздно, мистер Ватсон!
За его спиной возникла троица в одинаковых серых костюмах.
Я затравленно огляделся и увидел, что посетители перестали разглядывать экспонаты и окружили нас. Плечи у многих из них оказались подозрительно широкими.
«Подручные преступников? — подумал я. — Или переодетые полицейские?» И вдруг увидел… спокойно идущего ко мне Эмери.
— Вы?! — изумленно спросил я. — Ничего не понимаю…
— Игра окончена, — сказал Эмери и сунул руку в карман.
Седовласый, оценив обстановку, попятился.
— Дайте нам спокойно уйти, — прохрипел он.
— Поздно, — ответил Эмери. И вынул из кармана…
трубку. Обыкновенную курительную трубку, которой в двадцать втором веке мог обладать только один человек.
— Холмс… — прошептал я.
— Совершенно верно, Ватсон, — буднично произнес Холмс уже своим голосом и стянул с лица маску.
Мы сидели за столом.
— Почему вы не сказали мне, что читали книгу Иглтона? — спросил Холмс, помешивая ложечкой дымящийся кофе.
— Но кто мог подумать, что это имеет значение?
— Видите ли, Ватсон, у звездной карты побывали тысячи посетителей, но мыслящие кристаллы воззвали о помощи лишь к одному из них — тому, для которого они представляли нечто большее, чем просто блестящие камушки.
Именно Иглтон мог решиться на все, чтобы спасти чуждую большинству людей кристаллическую жизнь. Вероятно, Эванс тоже, но он, как мы знаем, не был в шестом зале. Познакомившись с книгой, вы прониклись идеями Иглтона, и кристаллы мгновенно «вычислили» вас. Ну, а будучи схваченным на космодроме, вы поступили бы так же, как профессор, ибо рассказать обо всем, не имея доказательств, значило дать компании время замести следы.
1
Луддиты — группа английских рабочих, протестовавших в начале 1800-х годов против механизации фабрик, опасаясь потерять работу.