Когда в беседе наступил кризис и наши специалисты стали уже спорить друг с другом, желая установить истину, мы протиснулись сквозь детский заслон и пошли бродить по поселку. Все строения оказались сделанными из старых ящиков и поэтому сами походили на большие ящики, почти без окон, иногда двухэтажные, с балконами, завешанными тряпками или циновками. Не было ни улиц, ни палисадников, а лишь несколько тропинок. Цветом дома мало отличались от пустынной земли, засыпанной щебнем и маленькими ржавыми банками. Среди банок, разбрасывая их копытами и опустив морды к земле, брели два осла и подбирали что-то им одним ведомое и, должно быть, съедобное.
Дома и воздух давно пропахли гниющей рыбой, и никакой самый сильный ветер уже не мог унести этот смрад.
На берегу сушились сети, лежали панцири огромных морских черепах, а живые зеленые черепахи, уже обреченные, плавали и ныряли в нескольких метрах от поселка — каждая была привязана за ногу длинной веревкой. Это самый простой и эффективный способ сохранить мясо в ожидании покупателей, когда нет холодильников. Однажды среди жаркого дня в поселок приедет обшарпанная машина и заберет черепашье мясо, рыбаки получат хорошую плату, больше чем за рыбу, а панцири останутся на берегу, как кузовы старых автомобилей, с которых сняли колеса.
У самой воды под ногами валялся хлам, ненужный ни людям, ни океану. Океан выбросил к двери хибарки черного дохлого козленка, мальчишка взял весло с круглой лопастью, отбросил тушу в воду и ушел. Океан недолго повозился с козленком и снова вернул его поселку.
Совещание На терраске, в конце концов, закончилось, и, как только принесли обед, зрители тут же исчезли, чтобы мы не подумали, если они останутся, будто они голодны. Они снова появились возле нас, когда мы стали укладывать вещи и посуду, готовясь к отъезду. Старуха, не сводившая со Светланы глаз, взяла ее за руку и повела в свой дом, что-то рассказывая на ходу, смеясь над своим рассказом, поблескивая золотыми зубами. Она считала свой дом лучшим в Хурумейре: у нее было несколько комнат, любимые стол и шкаф, и даже душ — такого больше ни у кого не было. Хозяйка завела Светлану в чуланчик с душем и стала упрашивать вымыться, громко повторяя одни и те же слова, как и многие наивные люди, полагая, что иностранец — это просто глухой человек. В таких случаях иностранец невольно поддерживает эту версию: когда ему надоедает повторение непонятных звуков, он начинает согласно кивать головой, чтобы быстрее отвязаться от назойливого собеседника, а тот думает, что его поняли. Светлана в самом деле все поняла, но из застенчивости отказалась от душа. Старуха все равно была счастлива. Она вывела из-за занавески отчаянно смутившихся девочек-подростков, они нервно улыбались, отворачивались, готовые заплакать, старуха их в чем-то убеждала, и вдруг, уступив требованию бабки, преодолев мучительную робость, они рванулись к гостье и поцеловали ее — одна в руку, другая в плечо, чем привели в состояние, близкое к панике. Хозяйка хотела, чтобы странная ученая женщина почувствовала, что ее тут уважают, поэтому она так настойчиво требовала от внучек этого традиционного йеменского приветствия.
Мальчишки и женщины уже привыкли к нам, и взгляды их теперь не были неутоленно любопытными, как еще три часа назад. Дети порою даже забывали, что следует нас разглядывать, и затевали возню между собою или со своими одинаково тощими и рыжими псами.
Среди женщин стояла, подбоченясь и независимо улыбаясь, главная красавица Хурумейра. Ей было лет 25–27. Ни татуировки, ни желтой краски, которой жительницы пустыни покрывают лицо, чтобы оно было светлее, и губы некрашеные. Никаких украшений, и только ей одной разрешенная вольность — блузка из черной прозрачной материи, под которой достаточно ясно была видна полная грудь. С ее появлением повар и Салех оживились. Держа в руках кастрюли и тарелки, забыв, что их надо засунуть в коробку, они стали наперегонки острить, провоцируя ее, очевидно, весьма фривольные ответы. Общество было в высшей степени довольно. Первая женщина Хурумейра чувствовала себя на эстраде, и успех делал ее еще более находчивой, остроумной, независимой. Сама она не смеялась, только улыбалась и, наконец, после самого своего удачного ответа, завершив им выступление, повернулась и пошла к домам босыми ногами по горячему песку и острым камням, — по тротуару на каблуках она бы не смогла пройти более грациозно, — размахивая одной рукой, другую по-прежнему уперев в бок, с прямой спиной, ритмично, еле заметно изгибаясь в талии.
БИБЛЕЙСКИЙ КОЛОДЕЦ
Другие поселки были меньше и беднее Хурумейра. Около одного на песке под солнцем сохли тысячи недавно выловленных мелких сардин, которыми на побережье кормят верблюдов. Пока ихтиолог группы Володя Демидов мерил их, одну за другой бросая на свой лоток, мы стояли без дела, гадая: сколько ему понадобится времени, чтобы измерить всех рыбок? Мужчины поселка тоже собрались вокруг. Здесь вооруженных было больше, чем в Хурумейре. Старые тяжелые винтовки, затворы, прикрытые куском шерстяного носка, до блеска начищенные стволы, темные иссеченные приклады. Босоногие охотники, воины, рыбаки, закинув руки на винтовки, лежавшие на плечах, задумчиво следили за действиями ихтиолога.
Когда солнце заметно осело, превратившись в спелый помидор, мы подъехали к большому, сложенному из камней колодцу. Без колодцев по Аравии невозможно было бы ни пройти, ни проехать. Они ничуть не изменились с той поры, когда в тех же пустынях, правда много севернее, у одинокого колодца Иаков повстречал Рахиль. «И увидел: вот на поле колодезь, и там три стада мелкого скота, лежавшие около него; потому что из того колодезя поили стада. Над устьем колодезя был большой камень».
Наш колодец закрывался двумя досками, которые когда-то выбросил океан, в остальном картина была почти та же. Рахиль, маленькая, невзрачная, в длинной черной юбке и красной кофте, забрасывала в колодец кусок автомобильного баллона, разрезанный вдоль и склеенный по краям, наполняла щетинистые бурдюки, поила тихих ослов и бестолково суетившихся овец. На нас она взглянула недоброжелательно, нисколько не надеясь найти среди пятнисто обгоревших советских специалистов своего Иакова, но резиновую бадейку дала. Не обращая на нас внимания, навьючила ослов и нетерпеливо стала ждать, пока водители зальют в радиаторы воду. Собрав свое имущество, она потянула ослов прочь от колодца, овцы покорно засеменили вслед.
В бачке холодная аденская вода уже кончилась, пришлось пить колодезную. Мы впервые пили такую невкусную, жирную, солоноватую воду. Когда все, морщась, выпили по кружке, ихтиолог сказал озабоченно:
— В ней, должно быть, богатая флора.
В сумерках мы подъехали к крепости[10]. На ее стенах, на расставленных на земле скамейках, на минарете маленькой белой мечети уже светились карбидные и керосиновые лампы. Вокруг небольшого форта были устроены гнезда для стрелков; на мешках с песком сидели солдаты, пили вечерний чай. Откричал муэдзин, уложили спать детей, затихла скотина, и звуков над пустыней осталось совсем немного — лишь постоянный далекий шум прибоя и на его фоне редкие голоса. Жара, которой, казалось, конца не будет, заметно спала. Очень хотелось скорее смыть липкую грязь, из-за которой неприятно было касаться лица, шеи, ног. Мы долго шли к берегу, и уже стало темно, луна четко определилась, проложив по воде свою трассу. Брезгливо стащили липнувшие к спинам рубашки, надели купальные трусы, а кое-кто вошел в воду, когда Демидов вспомнил об акулах. Он попросил далеко не заплывать, на что мы охотно согласились, и тут же добавил, что, впрочем, и у берега от акул не спастись: по статистике больше всего случаев нападения акул «а людей приходится на глубину 70 сантиметров- один метр. Мы притихли. Тогда он поспешил нас ободрить:
10
Имеется в виду старый укрепленный населенный пункт — Эт-Турбах, расположенный на небольшом полуострове.