Персы разграбили сокровищницы храмов, а затем подожгли все здания. Акрополь запылал, как огромный факел. Далеко вокруг Афин было видно зарево.
— Акрополь в огне! — разнеслось по Саламину, когда там увидели зарево пылающего пожара.
— Ксеркс овладел Афинами!
— Аттика во власти варваров!
— Пелопоннес в опасности! Персы пройдут через Истм!
Из уст в уста передавались эти страшные вести. И снова союзники заколебались, каждый хотел вернуться в свой город.
А тем временем несметное число персидских судов подошло к Саламину.
До поздней ночи держали совет греческие стратеги. Фемистокл, как всегда, настаивал на немедленном сражении:
— Разве есть более удобное место, чем пролив у Саламина? Он такой узкий, что тяжелые персидские суда не смогут развернуться.
Большинство стратегов не соглашались с ним. Они хотели обождать, пока не начнут действовать персы.
Тогда Фемистокл решился на отчаянный шаг. Он незаметно покинул совет и позвал своего слугу Сикинна. Этот слуга был из пленных персов. Когда-то Фемистокл спас ему жизнь, и Сикинн был предан ему. Вот этому человеку Фемистокл доверил свой рискованный план. Он решил послать Сикинна в стан врагов.
«Те поверят персу», — предполагал Фемистокл.
Сикинн сел в лодку и, стараясь не шуметь веслами, тихо подошел к одному из вражеских кораблей. Его подняли на борт, повели к военачальнику.
— С какой вестью ты пришел к нам? — спросили его.
— Меня тайно прислал Фемистокл. Он желает победы царю царей, так как рассорился с союзниками и ненавидит своих сограждан. Нет согласия между эллинами. Они враждуют друг с другом, боятся вас и хотят уйти отсюда.
— Что же советует нам твой хозяин?
— Он сказал, если вы немедленно окружите весь греческий флот и не дадите никому уйти, то греки не устоят против вас. Те, кто вам сочувствует, будут драться с теми, кто против вас. Победа вам обеспечена.
Сообщив все это, Сикинн покинул вражеский корабль и так же незаметно вернулся на остров Саламин.
Персы поверили словам Сикинна. Немедленно доложили об этом Ксерксу, и он распорядился последовать совету Фемистокла.
Когда наступила ночь, персидские суда направились в узкий пролив. Гребцы повязали паклей весла, чтоб они не скрипели в уключинах, и тихо окружили остров.
Как раз в эту ночь возвращался на родину афинянин Аристид.
Три года назад он был изгнан из Афин и нашел убежище на Эгине.
Фемистокл давно знал Аристида. Они когда-то вместе учились, оба участвовали в сражении при Марафоне, оба занимали высокие должности в Афинах, но между ними никогда не было ни дружбы, ни согласия. Спокойный и выдержанный Аристид был полной противоположностью пылкому и честолюбивому Фемистоклу.
Фемистокл старался противодействовать любому предложению Аристида. Тот иногда отвечал ему тем же.
Однажды Аристиду удалось одержать верх над Фемистоклом, когда тот был прав.
Покидая собрание, Аристид одумался и обратился к согражданам:
— До тех пор вы, афиняне, не будете в безопасности, пока не сбросите нас обоих — меня и Фемистокла — в пропасть!
Главным достоинством Аристида была удивительная честность и справедливость. Ему дали прозвище «Справедливый».
Когда афиняне подвергли Аристида остракизму[24], произошел такой случай: один неграмотный крестьянин, не зная Аристида, протянул ему черепок и попросил написать на нем «Аристид».
— Разве он чем-нибудь обидел тебя? — удивился Аристид.
— Нет, — ответил крестьянин, — я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу «Справедливый» да «Справедливый»!
Аристид ничего не сказал, написал свое имя и вернул крестьянину черепок.
Покидая Афины, Аристид поднял руки к небу и воскликнул:
— Пусть никогда не настанет для Афин тяжелый час, который заставит их вспомнить об Аристиде!
Прошло три года. Для Афин наступил тяжелый час. Фемистокл понимал, какую помощь может оказать Аристид в это трудное время. Забыв вражду, Фемистокл добился возвращения Аристида.
Аристид едва пробрался на Саламин сквозь ряды вражеских кораблей.
«Нас окружают», — подумал он.
С этим известием Аристид пришел к Фемистоклу, как только высадился на берег.
— Если есть в нас хоть капля разума, — сказал Аристид, — забудем о раздорах и отдадим наши жизни на благо Греции. Все море покрыто вражескими судами. Волей-неволей придется вступить в бой. Скажи об этом Эврибиаду.
— Я принимаю твое предложение, — отвечал Фемистокл. Он помолчал немного, а затем добавил: — Я не хочу таиться от тебя. Знай же, персы окружили нас по моему совету. Эллины не хотели сражаться на море, а ведь это единственная возможность разгромить варваров. Иди же ты к стратегам и убеди их, что нет у нас другого выхода. Тебе поверят больше, чем мне.
Но стратеги, выслушав Аристида, продолжали колебаться. И только тогда они поверили в то, что персы действительно окружили остров, когда к берегу причалила триера, едва вырвавшаяся из рук врагов. Моряки с ужасом рассказывали, что несметное множество громадных судов заполнило пролив. Тогда начались приготовления к бою.
Наступило утро рокового дня. Ксеркс был твердо уверен в победе. На высоком холме, как раз против пролива, поставили золотой трон под расшитым пестрыми шелками балдахином. Рядом с ним расположились писцы, приготовившись запечатлеть все моменты победоносного сражения. Царская свита заняла свои места вокруг трона. Наконец появился Ксеркс.
Долгое время стояла тишина, никто не решался ее нарушить.
Фемистокл ожидал, когда станет крепчать ветер с моря. Это всегда происходило к концу дня, и тогда усиливалось волнение в проливе. Это время Фемистокл выбрал для начала сражения. Он отдал приказ повернуть триеры носом к противнику. Легкие суда греков покачивались на волнах без всякого вреда для себя. Тяжелые с высокой кормой персидские корабли испытывали сильную качку, сбивались с курса и поворачивались бортами к неприятелю.
— Вперед, сыны Эллады! Освободим храмы и могилы предков! Бой идет за все! — раздался призыв на одной из триер.
И на всех трехстах повторили этот клич.
Диким ревом ответили персы, готовые наброситься на эллинов. Но греки опередили их. Одна триера вырвалась вперед, врезалась в персидское судно.
И начался жестокий бой.
Триеры таранили вражеские корабли с бортов, цеплялись медными крюками за нос и корму, срывали обшивку кораблей. Персы нападали недружно, с трудом поворачивались в узком проливе, сталкивались друг с другом, мешали своим наступать. А греки, легко маневрируя на быстроходных триерах, теснили врагов, метали в них копья и рубили мечами, взбираясь на их суда. Победные клики эллинов смешивались со стонами и воплями поверженных врагов.
Сражение продолжалось до поздней ночи. На персидских кораблях, находящихся позади, не знали, что происходит впереди. Они продолжали наступать, теснили своих же, мешали им и, толкаясь в узком проливе, ударялись друг о друга бортами, ломали и таранили свои же суда. Началось позорное бегство.
Увидев это, Ксеркс встал с трона, разорвал от горя свои одежды и диким, пронзительным воплем огласил всю окрестность.
Греки одержали блистательную победу, славнее которой еще никто не одерживал на море. Но, несмотря на это, война не была окончена.
24
Остракизм не был наказанием за преступление. Он считался «усмирением и обузданием могущества». Приговор выносили таким образом: каждый гражданин брал черепок — остракон — и писал на нем имя того, кого находил нужным изгнать из Афин. Тот, чье имя оказывалось написанным на шести тысячах и более черепках, изгонялся из Афин на десять лет.