Миркан мельком взглядывает на Ганнона, и на его тонких губах мелькает еле заметная усмешка: «Глупец! Сейчас богиня скажет: «Нет!» Сейчас она опалит тебя огнём. И ты не сможешь повести корабли до благоприятного знамения, если оно вообще когда-либо наступит».
Погасли светильники. Лишь свеча на алтаре горит неровным, дрожащим пламенем. Люди затаили дыхание. Распахнулся багровый полог. Предстала Владычица Тиннит. Призрачно и грозно её каменное лицо.
Магарбал вышел в длинном чёрном плаще с вытканными на нём мерцающими звёздами. Белая повязка закрывает часть его голой, как яйцо, головы. В правой руке у жреца золотая чаша в виде лодочки, а в левой — посох, на ручке которого бронзовая змеиная голова. Жрец поднялся на ступеньки алтаря.
Под сводами глухо прозвучал его голос:
— О Тиннит, мудрая и прекрасная! Освещающая в часы мрака землю, рождающая росу, смиряющая злых духов! О Владычица! Твои рабы идут в царство Мелькарта. О великая! Если ты не хочешь этого, сотвори чудо!
Магарбал медленно наклоняется, прикасаясь лбом к прохладному дереву алтаря. Он знает: сейчас Стратон дёрнет за верёвку, опрокинется свеча и ярко вспыхнет горючее вещество, которым наполнена голова богини. Жрец ждёт. Кровь прилила к его вискам. Снова и снова прикасается он лбом к алтарю…
Довольные моряки шумно покидали храм, а верховный жрец всё колотил кулаком об алтарь, словно хотел вбить его в землю.
Когда храм опустел, Магарбал дал волю ярости. Он набросился на своего помощника Стратона, угрожая ему всеми страшными карами:
— Я прикажу содрать с тебя шкуру, сын ехидны! Я волью тебе в глотку расплавленную медь! Тебя закидают каменьями!
— О, не гневайся, господин мой! — молил Стратон. — Я не виноват. Кто-то перерезал верёвку, и свеча, которую она придерживала, не опрокинулась. Горючая жидкость не вспыхнула.
Магарбал схватил светильник и молча двинулся вокруг статуи Тиннит. Да, верёвка перерезана. Но кто это мог сделать?
Нагнувшись, Стратон что-то поднял с пола.
— Смотри! — указал он. — Это её нож.
— Синта! — заревел Магарбал. — Приведи её!
Стратон удалился. Тяжело опустившись на ступеньку алтаря, Магарбал придумывал наказание для Синты. Он прикажет её бичевать. Нет, лучше он посадит её в бочку со змеями.
Незаметно появился Стратон.
— Синты нет в храме, — сказал он тихо. — Комната её пуста. Вещи разбросаны. На полу — длинная верёвка.
— Слушай меня, Стратон! — Великий жрец задыхался от ярости. — Ты пойдёшь в дом Миркана и передашь ему, что если он сейчас же не выдаст свою дочь, я возьму у него младшего сына в жертву Владычице Тиннит, как хотел сделать раньше.
Стратон возвратился, когда уже стемнело. За ним шёл сам Миркан. Лицо его было покрыто капельками пота.
— Клянусь богами, — ещё в Дверях закричал Миркан, — в моём доме нет Синты! Я ни разу не видел дочери с тех пор, как привёл её в твой храм.
— Где же она? — Магарбал подступал к суффету, яростно потрясая кулаками. — Я тебя спрашиваю, где твоя дочь?
— Я уверен, что дочь мою похитил Ганнон, — отвечал Миркан.
— Ганнон? Почему ты так думаешь?
— Я обещал отдать ему Синту в жёны, — тихо и как бы виновато проговорил Миркан.
— Вот оно что! — прошипел Магарбал. — Теперь я понимаю, почему ты вызвался отдать свою дочь в храм. Ты просто не хотел, чтобы она стала женой Ганнона.
Миркан опустил голову. «Да, я не предупредил Магарбала, — думал он, — и в этом я виноват. Дочь я обманул, чтобы ей легче было уйти из дому и забыть Ганнона. Конечно, я мог бы заменить на алтаре Тиннит Шеломбала молодым рабом или сыном какого-нибудь бедного землепашца. Голод и нужда заставляют их продавать своих детей. Но тогда я должен был бы отдать Синту в жёны Ганнону. Как я был предусмотрителен, когда не хотел породниться с Магонидами! Теперь, после Гимеры, пришёл конец могуществу этого рода. Иметь дочь жрицей Тиннит для меня выгоднее и почётнее. Но что делать теперь? Не потребует ли обманутый Магарбал в жертву Тиннит сына?»
«Во всём виноват Ганнон! Я, Магарбал, могущественнее всех жрецов Карфагена, а этот отпрыск Магонидов осмелился посягнуть на мой авторитет! Он забыл, что теперь не времена царя Малха, распинавшего жрецов на кресте, как беглых рабов.[31] Что же теперь делать? Надо сначала вернуть Синту. А Ганнон сам явится за ней. Синта будет приманкой, как ягнёнок при охоте на льва».
Магарбал перевёл свой взгляд на Стратона.
— Иди в гавань, — приказал он. — Скажи Ганнону, что я тебя назначил жрецом нового храма за Столбами Мелькарта. Выследи Синту!
Как только Стратон и Миркан скрылись из виду, верховный жрец в исступлении поднял вверх иссохшие костлявые кулаки, и из его груди вырвался вопль. В нём соединились ярость и бессилие.
— Разруби его мечом, о Тиннит! — кричал жрец. — Сожги его огнём! Размели пепел мельничными жерновами и разбросай по ветру!
У Горшечных ворот
Множество повозок, запряжённых осликами, и просто пешеходов с сумами за плечами стремились в этот день попасть в город через Горшечные ворота. Это будущие колонисты, их близкие и просто любопытные. Это жители предместий и окрестных деревень, мужчины, женщины и дети. К Мисдессу, лавка которого была почти у самых ворот, без конца прибегали соседи и незнакомые люди, откуда-то узнавшие его имя. Каждый из них приносил какую-нибудь вещь и, ставя её перед горшечником, говорил:
— Возьми, Мисдесс! Ты остаёшься здесь! Возьми! Тебе это пригодится!
Вскоре низенькой лавки Мисдесса почти не было видно из-за груды столов, детских люлек, колёс, умывальников, переносных жаровен, светильников. Вещи эти были совсем хорошие, и достались они своим хозяевам с таким трудом!
Они были свидетелями рождения и смерти, горя и радости, смеха и слёз. А теперь их бросали, как казалось Мисдессу, без всякого сожаления.
Этого Мисдесс никак не мог понять. Как он оставит свой дом, свою маленькую мастерскую, бедное кладбище за Магарой, где под пирамидками из белого камня вечным сном покоятся его благочестивые родители, люди, подарившие ему лсизнь? Как он покинет этот город, где ему знакома каждая выбоина на мостовой? Что он будет делать, если проснётся и не увидит перед собой этих белых стен, этих квадратных башен? При одной мысли об этом Мисдессу делалось страшно.
Он чувствовал себя маленьким я беззащитным, как тогда, в детстве, когда отец привёл его к старому бородатому горшечнику, никогда не расстававшемуся с длинной гибкой палкой.
На пороге дома показалась Шимба, жена Мисдесса. Она только что просила у Тиннит первенца, и на кистях её рук со вздувшимися голубыми жилками блестели запястья из лунных камней.
Указывая на бесконечный людской поток, Мисдесс в ужасе всплеснул руками:
— Смотри, Шимба! Куда они все идут? Кто же будет теперь покупать мои горшки?
— Разве ты не видишь, Мисдесс? — рассудительно отвечала женщина. — Хотят уехать те, у кого нет денег. Богачи остаются. Они и будут покупать твою посуду, твои глиняные светильники.
— Много ты понимаешь! — возразил Мисдесс. — Зачем понадобятся богачам мои горшки? Они берут дорогие амфоры из красной кипрской меди, расписные греческие сосуды и чёрные этрусские вазы.[32]
— А теперь начнут покупать, — пыталась его успокоить жена. — Кто будет доставлять иноземную посуду, когда все корабли уйдут за Столбы? Или, знаешь, ты научишься лепить глиняные куклы, а я, когда подрастёт наш первенец, буду их раскрашивать и продавать.
31
Карфагенский царь Малх (VI век до н. э.) жестоко расправился со жрецами, составившими против него заговор.
32
Начиная с середины VII века до н. э., в Этрурии развивается производство чёрных сосудов. Эти сосуды археологи находят и на территории Карфагена.