Русский‘народ по достоинству оценил заслуги Александра Невского, его самоотверженную борьбу за родную землю и военное искусство. В годы Великой Отечественной войны был учрежден боевой орден Александра Невского, которым награждались генералы и офицеры Советской Армии за личную отвагу, мужество и храбрость, за умелое командование своими соединениями, частями и подразделениями; этим полководческим орденом было награждено более 40 тысяч генералов и офицеров Советской Армии. Именем Александра Невского названы военные корабли, улицы и площади в наших городах, мост через реку Неву, станция ленинградского метро.
Публикация романа А. А. Субботина «За землю Русскую» в серии «Отчизны верные сыны» — дань глубокого уважения людей к подвигам Александра Невского — полководца и дипломата, выдающегося деятеля Древней Руси.
В. В. Каргалов, доктор исторических наук, профессор
Часть первая
Глава 1
Возы с Обонежья
Боярин Стефан Твердиславич метался всю ночь. С вечера, перед сном, поел он груздей в сметане, попробовал сига отварного с луком, жареную тетерю… Невелика еда, а вроде бы от нее приключилось. Стефан Твердиславич пил квас грушевый, настоянный на мяте, овсяный сулой — густой, терпкий, как сквашенное молоко, а сон не шел. Высока и мягка перина, а Стефану Твердиславичу она хуже стланой мостовой на Пискупле[9].
Чутко насторожились хоромы: не скажет ли чего боярин, не позовет ли кого? Беда в тяжелый час показаться ему на глаза. Окула, верного холопа, ключника своего, выгнал из горенки. Тянется ночь, конца ей нет.
Под утро лишь боярин затих. Окул послушал в щелочку, зашипел:
— Шш… Уснул. Ступайте, кто там!
Сам он примостился на узеньком конике в переходце. Зевнул, перекрестил рот.
Забрезжило утро.
Очнулся Окул в поту: стучат щеколдой в ворота. «Охти, не ко времени!» Выбежал на крыльцо.
— Якунко!
На зов показался Якун, воротный сторож, огромный, с рыжею бородою мужик.
— Кто стучал?
— Возы с данью из Обонежской вотчины… — стараясь говорить тихо, загудел Якун, показывая на ворота.
Окул замахал на него:
— Уймись! Экое ты… Не голос, колокольный зык у святой Софии. Что на возах-то? — спросил мягче.
— Холсты, бают, да рушники, меха лисьи и куньи, воск топленый, меду две бочки… Пускать?
— Постой, укажу.
Окул скрылся в хоромах. Не успел притворить за собой дверь, из горенки донеслось:
— Окулко-о!
Окул спешит на зов. Под ногами поскрипывают половицы.
— Звал, осударь-болярин?
— На дворе… почто шум?
— Из Обонежья, осударь… Дань привезли мужики из тамошней вотчины. Холсты да рушники, воск да мед, меха… — Окул повторил все, что слышал от Якуна.
— Ну-ну, — добрая весть смягчила боярина. — Вели — ждали бы, возов не развязывали… Взгляну ужо.
Долго томились на морозе, хлопали рукавицами обозные, переговаривались, гадали: скоро ли свалят кладь? Колокола в церквах отзвонили, студеное зимнее солнце давно лизало мутным языком крыши хором, когда на крыльце вновь появился Окул. Взглянув на возы, на застывших рядом с ними обозных мужиков, задрал голову и, как радость великую, поведал:
— Осударь-болярин жалует.
Обозные сдернули колпаки, склонились в пояс. На крыльцо выплыла шуба малиновая, шапка кунья. На губах у боярина довольная усмешка. Чем ниже кланяются ему люди, тем ласковее его глаза.
— Окулко, щами вели накормить их, — показал рукавом. — Велики ли нынче возы?
— Для твоей милости старались, осударь-болярин, — снова кланяясь, ответил за всех обозный староста. Он стоял близко к крыльцу. Облепленные ледяными сосульками, борода его и усы казались белыми. Крашенный ольховой корой нагольный тулуп подпоясан холщовым поясом. — Кладь привезли, осударь, и дар есть тебе.
— Ну-ну, дар… — боярин совсем подобрел.
— Будешь доволен, осударь, — продолжал обозный. — Игнатец, — повернулся он к соседу в сермяжной дерюге, наброшенной поверх зипуна. — И ты, Микулец… Несите что там, на возу!
Двое обозных бегом пустились к возам и принесли что-то запеленатое в рогожу, тяжелое. Опустили перед крыльцом. Боярин медленно, со ступеньки на ступеньку, сошел вниз, тронул дар ногой.
— Разволоките!
Обозные развязали узлы. Из рогожи, будто плаха осиновая, вывалилась огромная замороженная щука. У боярина замаслились глаза. Этакой щучины не приходилось видать. Окул и тот раскрыл рот, как бы собираясь ахнуть, да взглянул на боярина — поджал губы. Неуместно холопу впереди быть.