Они расходятся; Эвдон спешит отыскать епископа и добивается отпущения; на время останавливается, но не совсем образумливается. Снова начинает, снова оказывается в сетях и удостаивается разрешения многократно. Наконец епископ довольно отведал этой потехи, и она ему опротивела; он объявляет, что Эвдон в своем непостоянстве хуже, чем в неизменной строптивости и былом упорном неистовстве. Он слезно вопиет ко Господу, заклинает народ, чтобы прокляла Эвдона земля, и призывает с небес отмстительную десницу. Восстает от этих воплей как бы спавший Господь[670], низвергает врага Своего со скачущего коня и настигает гордыню его, переломив ему ногу. Узнавая первое из знамений Сатаны, Эвдон насилу добивается, чтобы епископ его выслушал, исповедает свои преступления, скрывая, однако, господство Ольги над собою. По выздоровлении, однако, он отвергает все с презреньем и гордостью и даже старается отомстить епископу, не побоявшемуся требовать возмещения по грехам и клятвам. Предатель, прежнего себя порочней, Эвдон восстает на Христа и избранных Его. Но, вспомнив о знаменье и о краткости жизни, он молит благоговейно и, будучи услышан, делается еще хуже. То он страшится, что смерть близка, то при мысли об оставшихся знаменьях обольщается тем, что жить ему еще достаточно, пока тот, кто назначен был его стражем[671], случайной стрелою из руки мальчика не выбивает ему глаз. Тут уж раскаиваясь искренней — в испуге от второго знаменья, — хотя и недолго, он со всей скоростью летит к епископу и благодаря злосчастной ране даже после стольких вероломств удостаивается отпущения. Но убывает боль от ранения, возрастает любовь к беззаконию, и он, так часто падавший ниже себя, становится тошнотворен всей церкви и мерзок народу.
Тут прибавляет Ольга, коему он был предан, третью и последнюю египетскую казнь[672] — кончину его первородного сына, столь ему драгоценного, что после этого вся жизнь ему опостылела. В траурном платье Эвдон ложится на одр пепла и власяницы, так неподдельно раскаиваясь, так уязвляя злосчастную душу истинным сокрушением, что в краткое время его истощенная кожа прилипает к костям и дух едва держится в теле. Уже ему и вправду, хотя и запоздало, делается любезным раскаяние; он спешит ко всем, кому досаждал, и, преуспевая в увещании, всякого склоняет к милосердию как несравненным красноречием, так и очевидным злосчастием. Сопровождаемый ими всеми, с великой толпой отправляется он в Бове.
Он находит епископа вне городских стен подле большого костра, разложенного городскими судьями, чтобы ввергнуть в него колдунью. Издалека узнает его епископ и застывает с зябкой дрожью по коже. Затворяет от него утробу, чтобы не оказать милосердия, и скрепляет сердце, чтобы не исцелять недужного; непреклонно решает, что больше его не обманут, и затвердевает, как сталь. Подступает Эвдон, мягче обычного и много смиренней ожидаемого, жалкий и от слез в уцелевшем глазу, и от утраты выбитого, и кидается в ноги епископу перед костром. Но хотя должны были упросить за него искренние рыданья, тщетны мольбы знати и стон народа: они не волнуют и не колеблют епископа, помнящего Эвдоновы обычные плутни. Эвдон настаивает, выблевав весь яд до дна, не медлит разгласить господство обманщика Ольги, которое он доныне скрывал, и прочие их дурные тайны. Он настаивает, чтобы ему еще раз дали отпущение и наложили покаяние, и обещает его исполнить, каким бы трудным и суровым оно ни было. Епископ с клятвою ему в том отказывает, а он с неподдельным сокрушением, громким воем и плачем упорствует. Епископ отказывает наотрез и непреклонен в отказе — Эвдон же с таким искренним сердцем, такими искренними слезами настаивает, что уже добился прощения от всех своих врагов, что они пришли сюда сами за него заступиться и слезы из своих глаз, которые он часто понуждал литься против их желания, ныне пролить ко Господу. Он уже вынудил у врагов своих дружбу, землю умирил, небо отворил, правосудие Божье преклонил, и жалость приняла исповедь жалкого. Но сердце епископа все еще далеко от него; Бог внемлет, укрощает Свой гнев и снисходит, но человек, как видно, презрителен и горд. Настояниям князей и народа епископ отвечает, что он уверен, что Эвдон ни обетов, ни посулов не исполнит и что не должно жалеть строптивейшего притеснителя. Тогда тот, всю свою прежнюю жизнь жалкий, а теперь впервые по-настоящему достойный жалости, встает из-под ног безжалостного епископа, который еще не исполнил семьдесят раз седмерицею[673], и чем сильней было беспокойство ходатаев, тем жесточе делалось его упорство. Тут Эвдон, струя обильные слезы, взнося горькие стоны, так что никто из окружающих, кроме епископа, не мог удержаться от плача сердца и глаз, молвил: «Пусть предаст мою душу Господь в руки Сатаны, коим, признаюсь, я предал мое тело, чтобы ее уже было не искупить никаким милосердием, если ныне я не исполню благоговейно все, что ты ни предпишешь мне в покаяние». Епископ же, прогневленный, недоверчивый и закаменевший, как бы искушая его и насмехаясь, неразумными устами произнес опрометчивый приговор, молвив: «Предписываю тебе за твои грехи прыгнуть в этот костер». А тот, будто получив с приказанием жизнь, обрадованный, так охотно, так скоро, так глубоко прянул в костер, что никто не мог последовать за ним, чтоб вытащить, пока весь он не истлел в пепел.