Схватив три тома, он метнул их по ковру на другую половину гостиной.
Перешагнув через книги, она принялась изучать стопки, которые сама сложила для него.
— В чем дело? — возмутился он.
— Надо кое‑что пересмотреть. Заберу‑ка я назад Джона Чивера[11].
— Еще чего?! Тебе — что получше, а мне — что получится? Чивера не тронь. Вот тебе Пушкин. Скука. Роб‑Грийе[12] — скука на французский манер. Кнут Гамсун[13]? Скука на скандинавский манер.
— Хватит навешивать ярлыки. Нечего заноситься, как будто я двоечница. Рассчитываешь забрать самые ценные книги, а меня оставить с носом?
— Можно и так сказать. Эти дутые авторитеты только и делают, что копаются друг у друга в пупках, поют взаимные дифирамбы на Пятой авеню и всю дорогу палят холостыми!
— Диккенс, по‑твоему, тоже дутый авторитет?
— Диккенс?! На протяжении этого века ему не было равных!
— И то слава богу! Если ты заметил, тебе достается весь Томас Лав Пикок[14]. Вся фантастика Азимова. А это что, Кафка? Сплошные банальности.
— Так кто из нас навешивает ярлыки? — Он нетерпеливо перебирал то ее стопки, то свои. — Пикок. Едва ли не величайший юморист всех времен. Кафка? Глубина. Блистательное безумие. Азимов? Гений.
— Ох, скажите на милость! — Она села в кресло, положила руки на колени и наклонилась вперед, кивая в сторону книжных гор. — Кажется, я начинаю понимать, где между нами прошла трещина. Твои любимые книги для меня — чепуха. Мои для тебя — барахло. Мусор. Почему мы этого не заметили десять лет назад?
— Мы многого не замечаем, пока… — он запнулся, — …пока любим.
Наконец‑то это было произнесено вслух. Откинувшись на спинку кресла, она неловко сложила руки на груди и чопорно сдвинула колени. В глазах появился предательский блеск.
Он отвел взгляд и принялся мерить шагами комнату.
— Дьявольщина, — пробормотал он, с осторожностью трогая ногой то одну, то другую стопку. — Мне плевать, что куда попало. Какая разница, я ведь…
— Сможешь все увезти за один раз? — тихо спросила она, глядя на него в упор.
— Думаю, да.
— Помочь тебе погрузить книги в машину?
— Нет, не надо. — В комнате опять повисло долгое молчание. — Я сам.
— Точно?
— Абсолютно.
С тяжелым вздохом он потащил к дверям первую охапку книг.
— У меня в багажнике есть коробки. Сейчас принесу.
— А остальное не будешь просматривать? Может, ты сочтешь, что там много лишнего.
— Вряд ли, — отозвался он. — Ты знаешь мой вкус. Я же вижу — все рассортировано с умом. Просто не верится: как будто ты взяла лист бумаги и аккуратно разрезала пополам.
Он перестал громоздить книги у дверей и окинул взглядом сначала один книжный вал, потом все другие литературные крепости с башнями и, наконец, свою жену, зажатую на нейтральной полосе. Где‑то далеко‑далеко, в противоположном конце.
В это время из кухни примчались две черных кошки, одна крупная, другая поменьше; они начали скакать по шкафам и полкам, а потом так же внезапно исчезли, не издав ни звука.
У него дрогнула рука. Правая нога развернулась носком к открытой двери.
— Нет, не надо! — остановила она. — Здесь кошкам вольготнее. И Мод, и Модлин останутся со мной.
— Но ведь… — начал он.
— Нет, — отрезала она.
Снова наступила пауза. У него понуро опустились плечи.
— Черт побери, — вполголоса сказал он. — На кой мне эти книги? Оставь себе.
— А через пару дней ты передумаешь и приедешь за своей долей.
— Мне они не нужны, — бросил он. — Мне нужно совсем другое.
— В том‑то и ужас, — сказала она, не двигаясь. — Я все понимаю, но изменить ничего нельзя.
— Да, видимо, так. Сейчас вернусь. Надо сходить за коробками. — Открыв дверь, он еще раз недоверчиво оглядел новый замок. Достал из кармана старый ключ и положил на столик в прихожей. — Это можно выбросить.
— Конечно, — подтвердила она, но так тихо, что он не расслышал.
— Я постучу, — сказал он и обернулся с порога. — Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что все это время мы старательно обходили главный вопрос.
— Какой?
Он заколебался, переступил с ноги на ногу и выговорил:
— С кем останутся дети?
Она не успела ответить — за ним уже закрылась дверь.
12
13