Данная версия, по которой Николаев говорит об участии НКВД и даже Сталина в убийстве Кирова, является не единственной версией о том, что говорил и делал Николаев во время допроса Сталиным. Имеются и другие, которые основываются на совершенно иных сведениях. Одна из них — это рассказ Кацафы, появившийся во время работы комиссии по расследованию дела Кирова в 1960-х гг. Предположительно, Кацафа сопровождал Николаева на допрос 2 декабря 1934 г. На самом допросе он не присутствовал, однако пояснил, что когда Николаева увели с допроса, заместитель начальника оперативного отдела НКВД Гулько якобы сказал, что «этот подлец Николаев был очень груб в беседе со Сталиным, отказался отвечать на вопросы и вел себя как хулиган. Но при этом Николаев был готов отвечать на вопросы Ворошилова. На вопрос, почему он стрелял в Кирова, он заявил, что сделал это потому, что ему не давали никакой работы, он и его семья отказываются оставаться в санатории, даже если бы они все были больными, и т. д.[500] Когда Николаева отводили в камеру, Николаев сказал другому охраннику Гузовскому, что Сталин обещал сохранить ему жизнь, если он раскроет всех своих сообщников. Однако, по словам арестованного, никаких сообщников у него не было[501].
Рассказ Кацафы о том, что якобы ответил Николаев на вопрос о мотивах убийства, соответствует записям в дневнике Николаева. В них Николаев предстает как отчаявшийся человек: ему не дают подходящей работы, а его заявление на отправку семьи в санаторий отклонено[502].
Допрос Сталиным Николаева упоминается и в мемуарах Рослякова. Хотя он и не присутствовал на самом допросе, однако Росляков был в Смольном в это время. Росляков ничего не говорит об обвинениях Николаева в адрес НКВД. По словам Рослякова, по дороге на допрос Николаев находился более или менее в сознании. Он не узнавал Сталина до тех пор, пока ему не указали на портрет вождя. Рыдая, он якобы снова и снова повторял: «Что я наделал, что я сделал!»[503]
Кирилина сообщает примерно такие же сведения; она приводит ряд свидетельств об истерическом состоянии Николаева во время допроса. Он якобы кричал: «Я отомстил», «Простите» и «Что я наделал!» Более того, после возвращения из Смольного Николаеву оказывалась медицинская помощь врачами-невропатологами[504].
Если мы не признаем присутствия на допросе Кулагина, которого упоминает Медведев в первом издании книги «Let History Judge», то в этом случае единственным прямым свидетелем, очевидцем событий во время допроса Сталиным Николаева остается Молотов. Во время своих неоднократных бесед с Феликсом Чуевым в 1970-1980-х гг. Молотов приводит свои версии ряда исторических событий, в т. ч. и убийства Кирова. Молотов описывает Николаева как обозленного и ожесточенного человека, и эта характеристика совпадает со словами Кацафы. Согласно Молотову, Николаев заявил, что данное убийство было идеологически мотивированным, т. к. он является сторонником Зиновьева[505]. Тем не менее этот рассказ Молотова о Николаеве не вполне соответствует другим свидетельствам Молотова. Он тоже сказал, что Николаев, вероятно, не был ни правоверным зиновьевцем, ни правоверным троцкистом, но использовали его именно зиновьевцы. Молотов также сказал следующее: «Думаю, что женщины там ни при чем». Не приводя никаких деталей, Молотов также упоминает и допрос Сталиным Мильды Драуле. Его упоминает также и Росляков, однако только на основании вторичных источников данных. Он утверждает, что Драуле выглядела растерянной и потрясенной; по ее словам, до этого события она ничего не знала и ничего не подозревала[506].
Молотов не упоминает о словах Николаева о сотрудниках НКВД, которые приказали ему убить Кирова. Но нам кажется, что надежность Молотова как свидетеля по данному делу вызывает большие сомнения. Если рассказы о попытке Николаева обвинить в убийстве НКВД соответствуют действительности, то у Молотова были все причины держать язык за зубами. Хрущев упоминает, что ни у кого не возникало даже желания спросить у Молотова и Ворошилова, справедливы или нет эти слухи. «Они были не такими дураками, чтобы говорить об этом, а мы не такими наивными, чтобы спрашивать»[507]. Надежность сведений, сообщенных Молотовым довольно невысока. Его беседы с Чуевым печально известны ложью, к которой он прибегал в тех случаях, когда полагал, что правда может причинить ущерб партии или правящему режиму[508].
503
См.: Росляков. Указ. соч. С. 87. Данная история также упоминается Такером. (См.: Tucker. Op. cit. P. 294.)
508
Молотов несколько раз отрицал существование секретных протоколов к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г., по которым Германия и Советский Союз разделили между собой на сферы влияния значительные территории Восточной Европы.