Привратнику госпиталя мы показались подозрительными, и он задержал нас, пока не появилась Цинтия. В длинном белом халате она выглядела очень свежо и мило. Цинтия торжественно повела нас вверх по лестнице в свое святилище и там представила подруге-фармацевту, личности, внушавшей некий благоговейный страх, которую Цинтия весело называла Нибз.[6]
— Сколько склянок! — воскликнул я, оглядывая шкафы небольшой комнаты. — Вы и в самом деле знаете, что в каждой из них?
— О-о-ох! Скажите что-нибудь пооригинальнее, — простонала Цинтия. — Каждый, кто сюда приходит, произносит именно это! Мы даже подумываем учредить награду тому, кто, войдя к нам первый раз, не произнесет таких слов! И я знаю ваш следующий вопрос: «Сколько людей вы уже успели отравить?…»
Смеясь, я признал, что она права.
— Если бы вы только знали, как легко по ошибке отправить кого-нибудь на тот свет, то не стали бы над этим шутить. Давайте лучше пить чай! У нас тут в шкафах есть немало тайных хранилищ. Нет-нет, Лоуренс! Этот шкаф для ядов. Откройте вон тот, большой. Теперь правильно!
Чаепитие прошло очень весело, и потом мы помогли Цинтии вымыть чайную посуду. Мы как раз убирали последнюю чайную ложку, когда послышался стук в дверь. Лица Цинтии и Нибз моментально словно одеревенели, замерев в суровой неприступности.
— Войдите, — произнесла Цинтия резким, профессиональным тоном.
Появилась молоденькая, немного испуганная медсестра с бутылочкой, которую протянула Нибз, но та взмахом руки отослала ее к Цинтии, произнеся при этом довольно загадочную фразу:
— Собственно говоря, меня сегодня здесь нет!
Цинтия взяла бутылочку и осмотрела ее с пристрастием.
— Это нужно было прислать еще утром, — строго сказала она.
— Старшая медсестра очень извиняется. Она забыла.
— Старшая сестра должна была прочитать правила на входной двери! — отчеканила Цинтия.
По выражению лица маленькой медсестрички было ясно, что она ни за что не отважится передать эти слова своей грозной начальнице.
— Так что теперь это невозможно сделать до завтра, — закончила Цинтия.
— Значит, — робко спросила медсестра, — нет никакой возможности получить лекарство сегодня вечером?
— Видите ли, — ответила Цинтия, — мы очень заняты, но, если найдем время, сделаем.
Медсестра ушла, а Цинтия, быстро взяв с полки большую склянку, наполнила из нее бутылочку и поставила на стол за дверью.
Я засмеялся:
— Необходимо соблюдать дисциплину?
— Вот именно. Давайте выйдем на наш балкончик. Отсюда можно увидеть весь госпиталь.
Я последовал за Цинтией и ее подругой, и они показали мне разные корпуса. Лоуренс отстал от нас, но через несколько минут Цинтия позвала его присоединиться к нам. Затем она взглянула на часы:
— Больше нечего делать, Нибз?
— Нет.
— Очень хорошо. Тогда мы можем все запереть и уйти.
В тот день я увидел Лоуренса совсем в ином свете. В сравнении с Джоном узнать его было значительно труднее. Он почти во всем казался мне противоположностью своему брату, к тому же был замкнут и застенчив. Однако Лоуренс в известной мере обладал очарованием, и я подумал, что тот, кто хорошо его знал, мог бы испытывать к нему глубокие чувства. Обычно его манера обращения с Цинтией была довольно скованной, да и она со своей стороны тоже немного его стеснялась. Но в тот день они оба были веселы и болтали непринужденно, как дети.
Когда мы ехали через деревню, я вспомнил, что хотел купить марки, и мы остановились у почты.
Выходя оттуда, я столкнулся в дверях с невысоким человеком, который как раз хотел войти. Извиняясь, я поспешно сделал шаг в сторону, как вдруг этот человек с громкими восклицаниями обнял меня и тепло расцеловал.
— Mon ami,[7] Гастингс! — закричал он. — Это в самом деле mon ami Гастингс?!
— Пуаро! Какая приятная встреча! — воскликнул я и обернулся к сидящим в двуколке: — Мисс Цинтия, это мой старый друг мсье Пуаро, которого я не видел уже много лет.
— О, мы знакомы с мсье Пуаро, — весело отозвалась Цинтия, — но я не думала, что он ваш друг.
— В самом деле, — серьезно ответил Пуаро. — Я знаю мадемуазель Цинтию. Я здесь благодаря миссис Инглторп.
Я вопросительно взглянул на него.
— Да, мой друг, миссис Инглторп любезно распространила свое гостеприимство на семерых моих соотечественников, которые — увы! — оказались беженцами со своей родной земли. Мы, бельгийцы, всегда будем вспоминать миссис Инглторп с благодарностью.