Свои политические взгляды Гёрделер частично раскрыл в одной из бесед с офицерами штаба корпуса в Мюнстере, о которой он рассказал на суде. Вот что он показал:
«Я со своей стороны сказал им, что в настоящих условиях остается лишь прибегнуть к мерам политическим, ибо чисто военными средствами уже ничего нельзя добиться. Эти политические средства заложены в противоположности жизненных интересов Англии и России. В интересах Англии не допустить продвижения России дальше на Запад, так как последняя, утвердившись на Балканах, будет угрожать английским колониям в Азии. Предотвратить это она может лишь с помощью достаточно сильной Германии».[99]
В своем «Плане послевоенного устройства мира» Гёрделер на все лады расписывает, какие заманчивые перспективы откроются для США и Англии с установлением в Европе гегемонии Германии. «План послевоенного устройства мира» — это в сущности призыв к объединению империалистических сил Англии, США и Германии ради спасения германского империализма, нового передела мира, борьбы с демократическим движением и создания мощного антисоветского блока крупных империалистических государств.
Таким образом, планы Гёрделера и его сторонников в отношении прекращения войны целиком и полностью совпадали с интересами германских империалистов, которые опасались, что вступление Советских Вооруженных Сил в Германию приведет в конце концов к крушению власти империалистов и к установлению демократического строя.
Однако не все участники заговора были согласны с этими откровенно империалистическими установками группы Гёрделера. Как уже говорилось, против них выступали Штауффенберг и его сторонники. Они стояли за прекращение войны на всех фронтах и немедленное заключение мира. Многие члены крейзауэровского кружка также высказывались за проведение политики мира и сотрудничество не только с западными державами, но и в равной степени с Советским Союзом. Но все они, по сравнению с группой Гёрделера, не играли решающей роли в «оппозиции» и не оказывали существенного влияния на выработку политической платформы заговорщиков.
Что касается территориальных требований в случае окончания войны, то и в этом отношении Гёрделер и его сторонники не очень сильно отходили от известных территориальных притязаний Гитлера. В пресловутом гёрделеровском «Плане послевоенного устройства мира» можно найти требования об обязательном включении Австрии, Судетской и Мемельской областей в состав Германии, о восстановлении прежних германских границ 1914 г. на Западе и Востоке (то есть границ с Францией, Бельгией и Польшей), о возвращении германских колоний. В условиях приближающейся катастрофы фашистского режима даже Гитлер не мог мечтать о лучших условиях послевоенного устройства мира для Германии. Он, вероятно, не колеблясь, подписался бы в тот период под планом Гёрделера.
Планы Гёрделера в отношении послевоенного государственного устройства Германии также носили реакционный характер.
Главной чертой этих планов являлось сохранение и укрепление в стране буржуазно-помещичьего строя. В гёрделеровском проекте конституции всячески ограждались права крупных монополистов и юнкерства, аграрная система оставалась без изменений, созданный нацистами государственный аппарат сохранялся. В планах Гёрделера не было даже намека на демократизацию общественного строя Германии. Наоборот, его конституция устанавливала в стране строгий полицейский режим.
Разоблачая надуманное утверждение западногерманского историка Герхарда Риттера о том, что «государство, которое проектировал Гёрделер, должно было быть самым доподлинно народным, даже, можно сказать, рабочим государством»,[100] Ганс Дресс — научный сотрудник Немецкой Академии государства и права (ГДР) — в своем выступлении на научной сессии историков в Лейпциге заявил следующее:
«Чтобы соблюсти верность исторической истине, необходимо… решительно указать на то, что запроектированное им (Гёрделером. — М. М.) государство не могло быть ни „народным“, ни „рабочим“, а должно было стать только децентрализованным, тоталитарным юнкерски-буржуазным государством на сословной основе, которое не собиралось никак затрагивать ключевые позиции власти монополистического капитала и крупного землевладения».[101]