2. В этот час смертельной опасности правительство рейха, чтобы восстановить законность и порядок, объявило чрезвычайное положение и доверило мне все полномочия главнокомандующего вооруженных сил.
3. …Вся власть в Германии сосредоточивается в военных руках… Всякое сопротивление военной власти должно быть безжалостно подавлено. В этот час смертельной опасности для отечества первой необходимостью является единство вооруженных сил и установление дисциплины».[117]
Далее в приказе содержалось требование беспрекословного выполнения приказов военных властей населением и армией.
Таким образом, заговорщики не решились объявить народу и армии правду о происходящих событиях. Вместо того чтобы призывать к выступлению против гитлеровской клики и прекращению войны, они демагогически кричали об «ударе в спину» и, в сущности, призывали население к продолжению войны, к новым жертвам и требовали от него смириться перед фактом установления военной диктатуры.
Запоздалые попытки заговорщиков привести в движение механизм заговора оказались напрасными. Отдаваемые приказы уже не могли дать необходимого эффекта. Время было безвозвратно потеряно. За свою нерешительность, колебания, слабоволие, за свою двойную игру и ошибки заговорщики должны были расплачиваться жизнью.
Особенно серьезный удар делу заговорщиков нанес Фельгибель, не уничтоживший узел связи ставки. Штаб-квартира Гитлера имела бесперебойную связь со всеми ключевыми пунктами страны, командующими оперативными объединениями на фронте и командующими округами. Поэтому одновременно с распоряжениями заговорщиков шли приказы их отменяющие.
Несмотря на получение распоряжений от Гёппнера и Витцлебена о начале «операции Валькирия», ни один из командующих военными округами и войсками в оккупированных странах не присоединился к заговору. Таким образом, и эта карта заговорщиков оказалась битой. Только командующий немецкими войсками в Париже генерал Штюльпнагель поддержал заговорщиков: он арестовал руководителей СС, заготовил воззвания, приказы и обратился к Клюге, чтобы последний возглавил выступление путчистов во Франции.
Но Клюге, как всегда, колебался. Штюльпнагель пытался воздействовать на его совесть. Он возмущенно заявил Клюге: «Где ваше слово и ваша честь. Судьба миллионов солдат, честь всей армии находится в ваших руках».[118] Но напрасно взывал Штюльпнагель, а затем и Бек к совести Клюге. Она его уже давно не беспокоила. Клюге поспешил декларировать свою преданность Гитлеру, заявив в приказе, что «для нас не должно быть повторения ни 1918 г., ни событий в Италии».[119]
Эти слова раскрывают причину колебаний Клюге. Он боялся народных выступлений, страшился революции. Поэтому в момент, когда его действия могли еще серьезно повлиять на успех заговора, он переметнулся на сторону Гитлера.
Время шло, а заговорщики еще ни на шаг не приблизились к захвату власти. Ни Бек, ни кто-либо другой не оказался на высоте положения и не сумел проявить себя подлинным организатором и руководителем заговора. Они что-то предпринимали, но все делалось без целеустремленного плана, нерешительно. Заговорщики все время боялись, как бы не получилось что-либо такое, что не входило в их планы.
Войска, которые по плану должны были занять Берлин, прибывали очень медленно. Правда, в распоряжении коменданта Берлина, который являлся участником заговора, находились в полной готовности 30 охранных рот и берлинский (гвардейский) батальон под командованием майора Ремера. Этих сил было достаточно, чтобы упредить выступление гестапо и правительственных войск, захватить ключевые пункты города, радио и телефонные узлы, оккупировать правительственные учреждения. Контролируя весь Берлин, они могли решительно повернуть события в свою пользу. Но заговорщики продолжали бесцельно совещаться, метаться из одного пункта в другой в бесплодном ожидании, что войска слепо выполнят их приказ и присоединятся к ним.
Наконец руководители путча решились. Они приказали Ремеру разделить гвардейский батальон на 30 подразделений и занять радиостанцию и канцелярию рейха, а руководителей СС арестовать. Это произошло уже после 19 часов 20 июля, когда сообщение о том, что Гитлер жив, широко распространилось по Берлину и сомнения охватили многих заговорщиков.
Ремер, ярый фашист и поклонник Гитлера, заподозрил что-то неладное в этом приказе и по совету одного из своих офицеров обратился за подтверждением к Геббельсу.