Тогда, не знаю, потому ли, что я сумел подойти, но он мне дал обещание, что запросов не будет. Тогда я взял с собой Анрепа, который был председателем Комиссии по народному образованию и по телефону снесся со Столыпиным и просил, чтобы он нас принял. И, как сейчас помню, поздно ночью, он в то время жил в Зимнем дворце, мы изложили положение. Столыпин очень мало знал. Я ему все рассказал и говорю: это вещь недопустимая. Конечно, незаконность налицо, но, если восстановлять закон, нужно карать тех, которые допустили: министр народного просвещения, попечители округов. Но ведь тут вы на тех, кто наименее виноват, обрушились. Столыпин стал на формальную позицию, защищал действия своего министра: «Он другого ничего не может сделать». Но сказал: «Я подумаю».
Когда мы поздно ночью вышли, Анреп говорит: «Я был прав, по-моему, вышло. Столыпин понял всю жестокость этой меры, он примет это к своему производству». Я Столыпину сказал: «Имейте в виду, это вещь спешная, иначе будет скандал». Эти самые курсистки – они с самого начала предприняли шаги: образовались маленькие группы депутаток от студенток. Они обходили разных политических людей. Ко мне тоже пришла группа, четыре барышни, которые просили заступиться за них. Я говорю: «Обещайте, что вы ничего не предпримете. Ведите себя скромно и больше не обхаживайте никого. Если не удастся – делайте что хотите».
Звонок по телефону. Столыпин радостным тоном говорит: «А. И., все налажено, государь дал лично от себя распоряжение, чтобы никаких репрессивных мер в отношении тех, которые уже приняты, не было, а что касается допуска женщин в университеты, будет законодательная мера. А кроме того, я хотел бы вас видеть». Он хотел, чтобы я знал некоторые подробности. Он мне рассказал, что на другой день после [нашей] беседы с ним он отправился к государю, говорит, что допущена такая незаконность [в отношении] 600-800 девушек. Теперь министр Шварц ничего не может сделать. Но, Ваше Императорское Величество, он говорит, есть одна инстанция, которая может творить правду, становясь выше всяких законов. Государь улыбнулся и сказал: «Вы меня имеете в виду». Столыпин говорит: «Да, Ваше Императорское Величество», и далее, не знаю в какой форме, что не [следует] допускать удаления, и Столыпин прибавил при этом: «Вас будут спрашивать, как это произошло, объясните им, что правительство ничего не могло делать, как исполнять закон, а та милость, которая им оказывается, – милость Государя Императора».
Базили: Как произошло, что Столыпин оценил так верно земельные реформы?.. Гучков: Он сам из помещиков, он крестьянское хозяйство, помещичье хозяйство знает; [побыл и] в качестве гродненского губернатора. Эта западная губерния гораздо ближе стояла к нуждам населения, там губернатор был, как председатель губернской земской управы – близко к этим вопросам стоял. Так как он человек просвещенного ума и не был[25], как Хомяков, противник земельной реформы, поэтому [ему не была чужда] идея создания частной крестьянской собственности… Знакомство с русской деревней, во-первых, и идеи западные, во-вторых. В нем отсутствовал социальный элемент, Столыпин был представитель государственной идеи. Государство нуждается в богатом крестьянине, а если благодаря этому помещики не могут иметь крестьянский труд – пусть перестроятся. Он к этому пришел, видимо, давно.
Первое мое соприкосновение с ним, когда он был во главе правительства и после неудачи Витте. Когда Столыпин на первых же порах приступил к такой же идее, он имел в виду Шипова, Львова, меня; он в первые дни своего появления у власти развивал эту идею. Он убеждал Львова взять на себя, говоря, что нет предела той земельной реформы, которую он имел в виду; [намереваясь исполнить] все, что требуется в смысле государственных жертв, чтобы расширить площадь крестьянского земледелия, [предоставить] льготы по покупке земель… что нет предела – это основа всего. Если только нам эта земельная реформа не удастся, то всех нас надо гнать поганым помелом. Он указывал, что между Львовым и им, разницы по существу нет большой, он не допускает революционного элемента в эту реформу.
Базили: Это так легко было сделать. Все дворянство в долгу, как в шелку. Просто курс поставить определенный.
25
Богров Дмитрий Григорьевич (1887–1911) – помощник присяжного поверенного. 1 сентября 1911 г. смертельно ранил Столыпина во время торжественного спектакля в Киевском оперном театре в присутствии Николая II. После казни Богрова в прессе появились сообщения о его связях с Киевским охранным отделением (в дальнейшем они были подвергнуты сомнению). Принимавшие участие в казни Богрова Сергеев и Кузнецов впоследствии были приговорены советским судом к 5 и 3 годам заключения соответственно (Известия, Одесса, 30.X.1927).