Таковы были пейзажи и стереотипы, вдохнувшие в Гитлера его видение Германии и давшие ему силу заразить целую нацию своим неистовым антисемитизмом. На этом этапе еще никто не подозревал, как далеко зайдет Гитлер, чтобы воплотить его в жизнь.
Летом 1948 года мои родители со мной и моей младшей сестрой направились по автомобильной трассе на нашем «фольксвагене» (у нас была одна из ранних моделей «народной машины», 1946 года выпуска, уже с разделенным задним стеклом) на каникулы в Гармиш-Партенкирхен, деревню на нижнем склоне горы Цугшпитце. Она находилась очень далеко от курорта Норденей на Северном море, где моя мать в юности провела немало выходных, плавая в жгуче-холодных морских волнах, шурша песчаным тростником на краю пляжа и распевая песни у костра, когда летние сумерки уступали место ночи. В двадцатые и тридцатые годы на пике популярности были Wanderlieder[11] — песни, под энергичный ритм которых шагали в ногу все от мала до велика. Мама тщетно пыталась приобщить нас к этому развлечению. Она много рассказывала о Wandervogel[12], донацистской молодежной организации, члены которой не слишком интересовались политикой, зато вовсю наслаждались пешими прогулками и пением. Бедная Дита тосковала по тем беззаботным и безоблачным временам, которые в ее памяти не несли никакого оттенка нацистской идеологии. Это просто были самые счастливые дни ее молодости. Она пыталась снова поймать ощущение от этих прогулок, преодолевая сопротивление своей ленивой семейки, но мы с отцом терпеть не могли ходить пешком, а моя сестренка была слишком мала и быстро выбивалась из сил. В Гармиш-Партенкирхене нам всем приходилось совершать долгие оздоровительные прогулки вверх по горному склону, который, как назло, становился все круче и круче, через сосновый лес, отбрасывающий свои пятнистые тени на нашу тропинку. Я задыхалась, ноги болели от этой мучительной ходьбы, челка неуклюже падала на запотевшие очки, но, оглядываясь назад, я понимаю, что это было очень похоже на счастье.
Из деревни Оберзальцберг открывается вид на речную долину, и с вершин над своим домиком в ясную погоду Гитлер мог видеть всю дорогу до Зальцбурга, 30 километров на север. До Нюрнберга, где скоро должны были пройти многотысячные триумфальные демонстрации партии, всего несколько часов пути на автомобиле, а до города Байройт, где вагнеровские оперы ставились согласно видению их творца, можно доехать за полдня. Гитлер увлекся Вагнером давно, еще в молодые годы в Линце, и с тех пор при каждой возможности потакал своей страсти, которая только усилилась, когда английская невестка композитора Винифред Вагнер пригласила его в гости. Винифред была горячей сторонницей нацистской партии, она относилась к Гитлеру с восхищением, которого он так жаждал, и создавала иллюзию близости к прославленной семье — хотя ее муж Зигфрид считал его «мошенником и выскочкой».
К 1927 году Гитлер переутомился и выбился из сил. Книга «Майн Кампф» расходилась миллионными тиражами, и он был достаточно богат, чтобы арендовать жилище, более соответствующее его положению вождя нацистской партии. Он нашел подходящий домик в Оберзальцберге, побольше, чем Kampfhäusl, но все равно весьма скромный, и 15 октября 1928 года подписал договор об аренде на сумму четыреста фунтов в месяц в современных деньгах. Домик, изначально называвшийся Хаус Вахенфельд, стал тем желудем, из которого вырос могучий Бергхоф. Меньше чем за десять лет он превратился во второй правительственный центр Германии и место отдыха для всей верхушки нацистской партии. Шале с широкой террасой, с которой открывалась захватывающая панорама, отлично подходило Гитлеру по размерам, обеспечивало уединение, безопасность, свежий воздух и уютную обстановку. Альберт Шпеер, вскоре ставший любимым архитектором и ценнейшим сподвижником Гитлера, приезжал туда с первых дней. Он вспоминал с едва заметной аристократической усмешкой:
У симпатичного деревянного домика Гитлера была широкая нависающая крыша и скромный интерьер: столовая, маленькая гостиная и три спальни. Мебель была стилизована под обстановку старых деревенских домов Германии и создавала в помещении атмосферу мещанского уюта. Медная клетка с канарейкой, кактус и каучуконос усиливали это впечатление. На салфеточках и подушках виднелись свастики, вышитые почитательницами.