Вероятно, тогда или вскоре Ева и лишилась с ним девственности, хотя нет никаких доказательств того, что они спали вместе, а тем более сведений, где и когда. Генриетта Гофман была убеждена, что это произошло спустя всего несколько недель после смерти Гели. Если так, то их первая ночь любви пришлась на конец 1931 года или начало 1932-го. Ева физически созрела, она могла побаиваться, но уж никак не сопротивляться. Надо полагать, в сексуальном отношении они подошли друг другу, иначе связь на том бы и окончилась. Правда, никаких подтверждений этому ни с ее, ни с его стороны не сохранилось: ни письма, ни любовной записки. Поначалу Гитлера, должно быть, тронула готовность Евы отдать ему свою невинность, или же смена партнерши подстегнула его. Так или иначе, на этом этапе их отношений он достиг пика половой активности. Юная плоть кружит голову, особенно пожилым мужчинам. Будь Ева опытнее, она бы тут же заметила, что его либидо, в лучшем случае, от природы снижено. Если она и могла кому-то довериться, то только своей сестре Гретль, они всегда были очень близки. Но шестнадцатилетняя Гретль не доросла еще до интимных откровений. А лучшая подруга Евы Герта Остермайр еще не вышла замуж, так что вряд ли была более просвещенной в этом отношении.
Если Гитлер привык к регулярному сексу с Гели, то наверняка испытывал благодарность к Еве за утешение, и еще больше — за ее безусловную осмотрительность. Прислуга в мюнхенских апартаментах на Принцрегентенплатц была надежна и лояльна, хотя, по словам Генриетты, Гитлер обычно дарил Анне Винтер билеты в театр, чтобы избавиться от ее присутствия, когда планировал провести вечер наедине с Евой. Потом Ева уезжала домой. Со временем девушку стали отвозить на личном «мерседесе» Гитлера и высаживать через улицу от дома на случай, если отец будет поглядывать в окошко, поджидая ее.
После знакомства с ней Путци Ганфштенгль снисходительно отметил:
В моей гостевой книге есть запись за первое января 1933 года, сделанная в нашем доме на Пинценауэрштрассе. Там стоят имена около полудюжины друзей Гитлера, его самого — и Евы Браун. Все они пришли на кофе после представления «Мейстерзингеров»[13] в Придворном театре… Ева — миловидная блондинка, из тех, что выглядят слегка беспомощными, нуждающимися в защите. Хорошо сложенная, голубоглазая, робкая и застенчивая. Несколько месяцев назад я видел ее за прилавком в ателье Гофмана. Она держалась мило и дружелюбно, старалась угодить. В тот вечер все решили, что ее привела с собой какая-то девушка, чтобы оживить вечеринку. Никому и в голову не пришло, что она находится здесь на особых правах.
Никто в окружении Гитлера не догадывался, что Ева была чем-то большим, чем преходящее увлечение, отвлекающее от траура по Гели. Герман Геринг в то время (в начале тридцатых) прилагал немало усилий, знакомя Гитлера с подходящими молодыми женщинами. В их числе была жизнерадостная блондинка Гретль Слезак, дочь оперного певца Лео Слезака. «Ей, вероятно, было лет двадцать семь или двадцать восемь, но она вела себя как истинная инженю, задавая очаровательно идиотские вопросы». Гитлер как будто заинтересовался, провожал ее домой, но когда Путци спросил девушку, что между ними происходит, она «только пожала плечами». Возможно, она была слишком глупа или же он по-настоящему увлекся Евой.
В личных воспоминаниях о семье Браун дядя Евы Алоис рассказывал о раннем периоде отношений Евы с Гитлером. Он мог узнать о романе от своей двоюродной сестры Фанни либо верно истолковать намеки Гретль или кого-то из подружек Евы.
Все изменилось в сентябре 1931 года, когда Ангелу Раубаль [Гели] нашли мертвой в девятикомнатной квартире Гитлера. <…> Очевидно, смерть племянницы нанесла Гитлеру тяжелый удар. Он пугал окружающих всплесками самобичевания и долгое время избегал контактов с общественностью и со своими друзьями. <…> К 1932 году визиты Гитлера к Гофману настолько участились, что всем уже стало ясно — он ухаживает за Евой. Но необходимо было соблюдать приличия, так что когда он возил Еву на прогулки за город, их всегда сопровождали две секретарши. И тем не менее все его окружение и семья Гофмана были в курсе, только родители Евы — Фритц и Фанни — оставались в неведении. Ева приложила все усилия, чтобы скрыть от них свой роман. Она же знала, что ее отец вовсе не нацист, а, напротив, баварский патриот и роялист.
В частности, свидетельством их растущей близости является ряд фотографий, сделанных в период с ноября 1931-го по весну 1932 года. Гитлер даже разрешил снимать себя с Евой во время официальной поездки во дворец Херренхимзее — один из редких моментов за все четырнадцать лет, когда он открыто фотографировался с ней на публике. Даже в кругу ближайших доверенных друзей он всегда следил за тем, чтобы между ними стояло несколько человек — не дай бог, зародятся подозрения. На тысячах снимков Гофмана и километрах пленки домашнего кино Евы она прикасается к нему разве что при встрече. Он же не улыбается ей, а отстраняется, настороженно скрестив руки на груди, сохраняя внушительную дистанцию. Дёринг вспоминал эту его неловкость: «Он думал о массе других дел, это видно по фотографиям, если вглядеться в его лицо. Гитлер не выглядит счастливым, не смотрит на нее с любовью. Совсем наоборот: упрямо отводит взгляд, уставившись вдаль, будто в трансе».