После доклада доктора Уоллиса о последних перехваченных шифровках, которыми обменивались беглецы в Голландии и их сторонники в Англии, Нэйлер поднял тему Уолли и Гоффа. Он рассказал, как ходил на Кинг-стрит и обнаружил, что их семьи покинули дом, тактично опустив некоторые детали, свидетелями коих стал. Затем описал свой визит в Савойский госпиталь, где выяснилось, что и оттуда они уже съехали. Говоря все это, Нэйлер обратил внимание на то, с каким недоумением смотрит на него Нокс, и сообразил, что молодой человек не понимает, с какой стати ему лично понадобилось заниматься этой черной работой.
– Короче говоря, джентльмены, – заключил он свой доклад, – я придерживаюсь того мнения, что, если мы хотим выследить этих конкретных предателей, нам необходимо разыскать их семьи. У Гоффа маленькие дети. Весьма вероятно, что рано или поздно он попытается связаться с ними. Привязанность к семье – это их уязвимое место.
– Мы по-прежнему исходим из того, что эти двое вместе? – спросил полковник Бишоп. – Если так, это еще одна слабость. Два человека, путешествующие вместе, вызывают больше подозрений, чем один.
– Чутье мне подсказывает, что они вместе, – сказал Нэйлер. И вспомнил, как они стояли у алтаря в Эссекс-хаусе в тот рождественский день и выговаривали пастве. – При жизни Кромвеля они часто ходили парой.
– Вынужден признать, что нахожу столь полное их исчезновение удивительным, – заметил Уоллис. Он говорил, как всегда, отстраненным тоном преподавателя: для него охота на человека представляла серию математических задачек, которые следует решить. – Ни в одном зашифрованном послании, которыми обмениваются другие беглецы со своими сообщниками, о них не упоминается. Они пропали – их словно нет больше на земле.
– Я начинаю склоняться к мысли, не подались ли они в Америку, – сказал Нэйлер. Накануне он полночи прокручивал эту идею в уме. – Сестра полковника Уолли замужем за пуританским священником по фамилии Хук, который долгие годы жил там среди некоего сообщества религиозных экстремистов. Если это так, то отделение этих двоих от остальных вполне объяснимо.
– Отплыть они должны были до конца мая, – вставил Нокс, – потому как мы с тех пор проверяли всех покидающих Англию пассажиров. Если только они не сели на корабль в Голландии.
– Но об этом мы бы наверняка узнали? Отправьте одного из наших людей в таможенную контору, мистер Нокс, проверить списки пассажиров всех судов, отплывших в Америку в апреле и мае. Беглецы могли путешествовать под чужими именами.
– Да, сэр. – Нокс сделал пометку.
– Еще: есть ли у нас осведомитель среди пуританского сообщества в Спайтелфилдсе?
– Несколько, мистер Нэйлер.
– Тогда пусть наведут справки, но осторожно, где обретается преподобный Хук. Он приведет нас к семьям, я уверен.
– Наживим Хука и поймаем нашу рыбку, – произнес Принн[12].
Его узкие губы глумливо скривились. На впалых щеках виднелись буквы «МК», означающие «мятежный клеветник», выжженные по приговору верховного судьи одновременно с отсечением ушей. За годы буквы расплылись, превратившись в бурые неровные полосы, похожие на червоточины. Хотя наказание осуществлялось по приговору правительства Карла I, Принн, следуя прихотливым изгибам своей не обремененной принципами логики, оказался в итоге на стороне роялистов.
– Я этих Уолли и Гоффа знаю, – продолжил он. – Они стояли вместе с полковником Прайдом и его солдатами, не давая мне пройти в Парламент, потому как знали, что я из числа депутатов, которые не станут голосовать за суд над королем. Несколько недель продержали меня в мерзкой темнице и отпустили только после казни его величества. Я с удовольствием поглядел бы, как эту парочку вздернут и выпотрошат заживо.
Нэйлер кивнул в знак согласия, но больше ничего не добавил. Более того, отвел взгляд, предпочитая не видеть своего отражения в этих фанатичных глазах.