Она поворачивает и паркует машину рядом со старым ржавым «вольво-комби». У Мю горит лицо.
В стороне от главного здания на поляне разбросаны несколько маленьких домиков. Лиственные деревья возвышаются высоко над крышами. Стволы у них корявые и настолько толстые, что их, наверное, невозможно обхватить. Мю не имеет понятия, что это за деревья. Ей интересно, есть ли за домом сад: вот бы снова стать маленькой и быстро забежать за угол, чтобы посмотреть, есть там сад или нет. Может, спрятаться в густой зелени. Но она лишь стоит на гравии как вкопанная.
Она стоит там до тех пор, пока не возвращается Каролин, берет ее за руку и ведет как ребенка, первый раз идущего в школу. Через окрашенные коричневой краской двери, вверх по лестнице на чердачный этаж, где находятся жилые комнаты. Мю отключает полную картинку — как обычно в стрессовом состоянии; тихо сопоставляет детали. Пятна и царапины на блестящей поверхности ступеней, выкрашенных желтым лаком, словно шрамы, нанесенные временем. Черная змея на шее. Длинные змеи как узор шрамов, которые вьются по предплечьям Каролин к локтям.
Мю просто идет следом.
5
2006 год
Панированная треска с картофельным пюре, съеденная на бегу, вместе с бесчисленными чашками кофе из термоса и имбирным печеньем в первой половине дня оставили во рту кислый привкус. Телль как раз собирался налить еще чашечку, когда, к своей досаде, вдруг обнаружил, что кто-то убрал кофеварку из кухонного уголка. Вместо этого в коридоре установили огромный, похожий на корабль аппарат, в котором, очевидно, можно заказать бесчисленное количество напитков. Большинство названий он раньше даже не слышал.
— Ванильный маккиато. Черт, что это?
Рене Гуннарссон, одна из сотрудниц канцелярии, без которых нельзя обойтись, как раз пробегавшая мимо, слегка похлопала его по спине.
— Ты что, не в курсе, Кристиан? Ты же в городе живешь. Или ты в кафе не ходишь?
— Кажется, я ходил туда слишком давно, — пробормотал он и наудачу нажал одну из кнопок. Кофе с молоком — тут вряд ли прогадаешь. Машина начала в буквальном смысле молоть кофейные зерна и закончила процедуру долгим выдохом, когда молочная пенка шапкой накрыла пластиковую чашку.
— Наконец-то настоящая кофемашина!
Глаза Карин Бекман горели, как у ребенка в ожидании новогодних подарков. Она сразу же начала выбирать разные варианты:
— Кофе с шоколадом, мятный кофе, кофе с молоком, кофе со сливками, маккиато, латте…
— И это ты называешь настоящим кофе?
Бенгт Бернефлуд присоединился к группке поклонников и недоброжелателей, окруживших кофейный автомат. Телль поощрительно кивнул старшему коллеге, что делал нечасто.
Они работали вместе с тех самых пор, как Телль пришел в отдел четырнадцать лет назад. Внезапное осознание прошедшего времени заставило его с притворным смехом толкнуть Бернефлуда в плечо.
— Какого черта, Бенгт! Кто хочет быть старомодным? Конечно, мы предпочитаем кофе о’ле[1]!
Бернефлуд сделал большой глоток и скривился от химически подслащенного напитка.
— Ну, тогда я сейчас найду нашу старую добрую кофеварку… черт, кстати, куда она делась?
Он с вызовом посмотрел на Карлберга, когда тот выглянул из своей комнаты, словно коллега нес личную ответственность за пропажу старой кофеварки. Телль устал от обсуждений за и против кофе о’ле.
— О’кей, у нас тут убийство, если кто-то вдруг пропустил. Встречаемся через пять минут в комнате для совещаний.
Он нетерпеливо похлопал в ладоши, словно учитель физкультуры, и представил себе, как коллеги за его спиной закатывают глаза. С этим ничего нельзя поделать. Заставлять людей работать — его обязанность.
Десять минут спустя Карин Бекман, положив руку Теллю на запястье, обратила его внимание на то, что он неосознанно, но, очевидно, весьма раздражающе щелкает ручкой. Он действительно был взволнован, как всегда в начале расследования убийства.
Коллеги еще продолжали шутить о кофемашине с ее изысками и о пакете с булочками с шафраном в форме разных животных, который Карлберг, слегка смущаясь, бросил на стол. Кажется, он пек их вместе со своей племянницей.
Слева от Телля сидел Бенгт Бернефлуд, с каждым днем выглядевший все более усталым. Телль постоянно замечал, что он отгадывает кроссворды в рабочее время — Бернефлуд прятал их в ящике письменного стола. Он все чаще не слишком лестно высказывался об эмигрантах. Постоянно говорил, что раньше было лучше — «можно было петь гимн, не рискуя при этом наступить кому-нибудь на ногу». Он, казалось, все реже проявлял инициативу или вообще не проявлял. Но в самых критических ситуациях хорошо иметь Бенгта рядом. Тогда его медлительность, обычно так действовавшая Теллю на нервы, могла любому сумасшедшему вернуть рассудок или по крайней мере заставить внятно изъясняться.