С тех пор как Мартин исчез, она часто плакала. В некоторой степени это зависело от настроения. Чанте всего ей удавалось держать себя в руках, чтобы совсем не потерять рассудок. По крайней мере на этой стадии печали, когда самые острые грани уже слегка стерлись. Теперь она приходила только ночами и в ситуациях, особенно напоминавших о том, чего уже не вернешь.
Через несколько месяцев после того, как Сейя выбросила все его вещи, в кладовке в конюшне она нашла выцветшие от солнца, сношенные «конверсы». Сейя искала электрические пробки: она еще не привыкла к тому, что нельзя пылесосить, если у тебя одновременно с этим работает кофеварка и включен компьютер, — и вдруг обнаружила эти ботинки. И хотя в темноте едва можно было разглядеть вытянутую перед собой руку, она точно знала, что на обеих подошвах дырки, а лейбл на подъеме стерся так, что стал почти не виден. Воспоминания о дне с мокрым снегом, справедливо поделенном между магазинами «Гёфаб» и «Кледчелларен», нахлынули на нее. Вода просочилась через эти дырки, и ноги Мартина потеряли чувствительность от холода, о чем он беспрерывно твердил.
— Я простужусь, я точно знаю. У меня нет времени болеть — разве уже не достаточно покупок? Черт, зачем нам еще подушки, у нас ведь уже есть у каждого своя. Сколько ты еще хочешь впихнуть в этот маленький домик? У меня нет денег на все это.
— Мне неинтересно, Мартин, — сказала она, — на что у тебя есть деньги. Я заплачу. Когда речь идет о нашем общем доме, всегда плачу я. Это вопрос приоритета. Ты выбираешь поездки в Гётеборг несколько раз в неделю, чтобы попить пива. Я сейчас выбираю другое. Fine[2]. Но, черт возьми, перестань по крайней мере ныть. Единственное, что от тебя требуется, — идти рядом со мной и притворяться веселым и заинтересованным. Только сегодня, о’кей?
Разве она так сказала, так чувствовала? Кажется, это характерно для гневных супружеских ссор: отсутствие конструктивной ясности. Снова и снова они отклонялись от предмета, теряли четкость в борьбе, которая в итоге свелась к тому, чтобы превзойти другого, набрать очки в словесных боях без правил. Воспоминания накатывали на нее в те моменты, когда она не могла дистанцироваться от них.
В шоке от внезапного одиночества, она сконцентрировала свою боль на том возмутительном факте, что разрыв был таким неожиданным. Ведь они только что купили дом, начали все заново, и все у них так хорошо! Может, следовало ассоциировать перемены с детьми или женитьбой. То, что он фактическим изменил ей, одновременно разрушив начатое вместе строительство, вначале просто невозможно было понять. А слова, будто время лечит, казались просто насмешкой.
Однако она не могла не согласиться с тем, что постепенно научилась оглядываться назад. Боль осталась, но поблекла. В моменты просветления она могла более трезво взглянуть на разрушившиеся отношения. Вспомнить о таких днях, как в магазине «Гёфаб», и прибавить их к другим подобным; и поздние ночи в шумных пабах с пьяными незнакомцами, и море сортов пива, и она сама, стоящая в дверях в ожидании, уже в куртке, пока Мартин храбро боролся с искушением: только одну кружку, еще одну.
В случае же с Мартином дело было не в алкоголе, а скорее в страхе потери: именно шумные кабаки с пьяными незнакомцами и изобилием пива вместо серых будней и отдающейся эхом в пустоте пугающей жизни вдвоем.
Сейя посмотрела на градусник. Немного потеплело, и она решила выпустить Лукаса на пастбище. Надела на него уздечку и вывела на траву. Перед конюшней лежали рулоны сетки, которой она собиралась огородить проход между конюшней и пастбищем, чтобы Лукас мог свободно передвигаться вне зависимости от погоды. Проект, который, как и многие другие, был приостановлен, когда исчез Мартин.
— Я ведь тебе не нужен, — произнес он.
«Нет, — хотела она сказать. — Черт, как ты мне нужен». Но промолчала. Вместо этого неделю рыдала.
Она рыдала по утрам, когда шла к почтовому ящику, чтобы взять газету. Оке Мелькерссон беспомощно смотрел на нее, склонив голову, и даже решился предложить ей пользоваться их ванной, если нужно, — это просила передать Кристина. И конечно же, сказать им, если ей требуется помощь. «Такая девушка, как ты, не должна жить столь плохо, одна в лесу». Кажется, он действительно был обеспокоен. «И конечно же, не в старом доме старика Грена. Разве там ночами не холодно?» Когда Кристина велела Оке спросить Сейю, не хочет ли она снять комнату в их оборудованном по-современному одноэтажном доме, Сейе пришлось поблагодарить, но отказаться. Она должна справиться. Время залечит раны. И у нее ведь есть Лукас.