Эти далёкие от социалистического реализма полотна долгое время висели у меня дома, о потом были подарены на свадьбу моему другу Юлию Яковлевичу Венгерову.
У Тимура я познакомился с несколькими писателями. Сначала приехали Яков Аким и Елизар Мальцев. Яша Аким пишет хорошие детские стихи. Грустный, говорит мало. Елизара часто путают с Орестом Мальцевым, чего категорически нельзя делать. Хотя оба они не Мальцевы (фамилия первого — Пупко, а второго — Ровинский), Орест написал в сталинские годы политический роман «Югославская трагедия». И этот роман навсегда закрыл ему дорогу в Югославию. В отличие от него, Елизар Тито[211] не осуждал и вот приехал. Он — автор романов «Горячие ключи», «От всего сердца» и др., которые вряд ли переживут своего автора. Я всё ждал от Елизара фразы о том, что последнюю его книгу невозможно купить, и дождался! Мальцев рассказывал о своей победоносной борьбе с цензурой. Газетчику слушать это смешно: писатели даже не представляют себе всех глубин её идиотизма, но я промолчал. Рассказ выдавал в нем человека наивного, доброго и несколько глуповатого.
— Тороплюсь в Москву, — говорил Мальцев. — Ведь мне тут же надо лететь в Германию. — И он победно нас оглядывал.
Мне очень хотелось сказать: «Да что там Германия! Вот меня на будущей неделе в Сингапуре ждут!» Но я опять промолчал. Главным образом потому, что никто в Сингапуре меня не ждал. Ни на будущей неделе, ни позднее… Но при всём при том Мальцев, кажется, человек хороший и в недолгих путешествиях вполне терпим.
После Акима и Мальцева дня через три к Тимуру приехали Лев Гинзбург и Вениамин Каверин. У Гинзбурга шеи нет вообще. Хриплый голос и отсутствие шеи создают впечатление, что Гинзбурга кто-то всё время душит, вернее, что он, раздуваясь изнутри, душит самого себя. Когда гуляли, Гинзбург много интересного рассказывал о цыганах, жизнь которых он знает, очевидно, очень хорошо, а потом вдруг безо всякого перехода стал расспрашивать Ару, что почём и где надо что покупать, совал ей длинный список необходимых ему покупок.
Каверин старенький[212], интеллигентный. Я сказал ему, что несколько лет назад познакомился с его сыном, он оживился, стал рассказывать о детях, о жене: «Она у меня женщина ласковая…» Сказал это так тепло, задушевно.
Вениамин Александрович вспоминал, как во время войны в Ленинграде опытный книжный вор украл лучшие книги из его библиотеки. После этого он уже всерьёз книги не собирает. Гинзбург тут же встрял и начал называть редкие книги из своего собрания, невероятно оживляясь, когда узнавал, что таких книг ни у кого нет.
На Калемегдане мы с Тимуром и Кавериным полезли на башню, откуда можно рассмотреть в подзорную трубу весь Белград. Был чудесный тёплый вечер, но Каверин озяб, поднял воротник пиджака, а на голову надел носовой платок, как это делают пляжники. В подзорную трубу смотреть не стал, и я снова подумал: «Какой старенький…»
— Устал, — говорил Каверин. — Трудный год был, многих друзей схоронил. Вот заплатят деньги в издательстве, поеду в Дубровники, к морю, погреюсь, отдохну…
Услышав озабоченные речи Гинзбурга, сказал просто:
— А я ничего покупать не буду. Не хочу.
В машине весело рассказывал, как у него в Эстонии полгода назад угнали «Волгу» и до сих пор не нашли…
…Через сорок минут я уезжаю…
Компания в вагоне-ресторане на грани пения. Четырех плешивых, седых мужиков официантка называет «мальчиками». За соседним столиком военные громко рассуждают о секретных железных дорогах. За другим столиком кричат:
— Монголия! Богатейшая природа! — Но при этом почему-то агитируют друг друга ехать на дальний север…
Ой, как хочется в Москву! Уже Брянск проехали…
3.10.67
Книжка 38
Октябрь 1967 г. — январь 1968 г.
Орден переходящего Красного Знамени.
Перст судьбы: ещё в детстве разгрыз и съел младенческое зубное кольцо.
У древних майя только одно преступление каралось смертью: историка, который искажал факты, казнили.
Вчера был в Музее Советской Армии. Одна мысль не даёт мне покоя. Я понимаю, что фашисты были лучше вооружены, что у них в начале войны было больше пушек, танков, самолётов. Это понятно. Но почему сплошь и рядом в музее сталкиваешься с тем, что в 1941–1943 годах «наши бойцы вели бои с превосходящими силами противника»? Кто мог превзойти нас в живой силе? Ну, пусть не сразу провели мобилизацию. Но ведь это продолжалось не месяц и даже не год.