— Я так и знала! (О Чехмахчеве).
Спасибо! Это мне и нужно было.
Лишаи на теле науки! Чиновники!
Ничтожества! Ездят на «Чайках»! Я везу Дау к врачу, он в «Волге» не может протянуть ноги, кричит от боли! Я говорю: возьмите Нобелевскую премию, дайте мне длинный автомобиль! Я сказала секретарше Келдыша, и ему самому сказала бы, если бы меня к нему пустили:
— Вы не вышли ростом, Мстислав Всеволодович! Так дайте же Ландау вашу «Чайку», ведь вам не больно ездить на «Волге»…
Плачет. Успокаиваю её и советую поспать…
Л. Д. Ландау принимает поздравления коллег по случаю присуждения ему в 1962 году Нобелевской премии. Стоят: К. Т. Ландау, М. В. Келдыш, Н. Н. Семенов и П. Л. Капица.
Какое-то забытое всеми, довоенное слово: целлулоид.
Вспомнить в 1973 году.
Я, Кваша Игорь Владимирович, утверждаю, что через два года после ввода в строй завода в Тольятти цены на автомобили в СССР будут резко снижены. Настоящие цены: «Волга» — 5600–6000 руб., «Москвич» — 4500 руб., «Запорожец» — 3100 руб. В случае если в эти сроки цены на машины типа «Москвич», «Волжанка» будут установлены в пределах менее 2500–3000 руб., Голованов ставит Кваше угощение из расчёта 30 руб. Если наоборот, то… наоборот!
Я. Голованов, И. Кваша.
26.3.68
Зюзюкин[236] родил афоризм: «Как бы я хотел купить большой ковёр и бороться с самим собой!»
Не стало Юры Гагарина.
Мерзостный город в марте, когда из-под снега брызжет грязь, лезет полуразложившийся мусор, везде валяется какая-то мокрая, жалкая гадость. Только за солнце я люблю март. Никогда не бывает такого радостного, звонкого, хмельного солнца, как в марте.
Утром пошёл за пивом, встречаю Люду Овчинникову. «Ты знаешь, — говорит она, — Гагарин разбился насмерть…» Я остолбенел. Пошёл домой, включил радио, а там уже о правительственной комиссии, о похоронах. Что-то делать надо… Только подсел к столу, звонок из редакции: надо ехать в ЦК ВЛКСМ. Приезжаю. Сидим друг против друга с Камшаловым[237], вздыхаем, вспоминаем Юру. Приносят некролог ЦК ВЛКСМ. Оказывается, меня вызывали, чтобы я перевел его с русского на русский. Звонит Панкин, требует в редакцию. Приезжаю. Панкин говорит: «В день похорон нужна полоса…» Поехал домой. О чём писать? Как писать? Я не могу представить его мертвым. Кружился вокруг стола: не могу начать! Нет мыслей! Пошёл на проспект Мира, к бюсту Гагарина. Там народ. Одна старушка, стоящая рядом со мной, так проникновенно, с такой болью тихо сказала: «что же ты наделал, сынок…» Вернулся домой. Сел писать уже часов в 10 вечера и писал всю ночь.
28.3.68
Похороны Юры на Красной площади. Кто писал речи всем этим людям!? Никто, даже Андриян Николаев, не сказал, что Гагарин был весёлым, жизнелюбивым, радостным человеком.
30.3.68
Позвонил Оганов[238]: умер Ландау. Звонил Капице — никто не отвечает (как потом выяснилось, он лечил в Крыму радикулит). Дозвонился до Мигдала[239] и поехал к нему. Вместе сочинили заметку. АБ хвастался своей деревянной скульптурой. Действительно, очень, очень неплохо. «Физика мешает», — вздыхал Мигдал.
Она не была опубликована. Подпись А. Б. Мигдала поставили под правительственным некрологом, и Мигдал потерял право на индивидуальную скорбь.
Гроб с телом Ландау стоял в зале Президиума АН СССР. Дорогой, дубовый, с нелепыми дверными ручками по бокам. У гроба — группа в чёрном: Кора Терентьевна, санитарка Таня, красавица-невестка, спокойный и рассеянный Гарик[240]. В холле физики оживленно беседуют, чуть ли не смеются. Для них это повод встретиться и поговорить. Вместе с Даниным[241] стоял в почётном карауле. Смотрю в лицо Ландау. Удивлённо поднятые брови. Он не понимает, почему лежит тут, в центре зала, откуда эти цветы. Потом вошло академическое начальство: Келдыш, Константинов и др. Выступали Лифшиц, Марков, Боголюбов. Все говорили тепло (особенно Марков), но в то же время бездушно. Келдыш строго оглядывал зал, досматривал за порядком, как бармен в салуне.
4.4.68
По заданию райкома партии писал речь за знаменитого рабочего Маслова, которую он должен сказать в Кремле на праздновании Дня космонавтики. Звонил тов. Саратов из райкома: «хотелось бы, чтобы война во Вьетнаме тоже присутствовала…» (Какая замечательная формулировка: «чтобы война присутствовала»!) Когда речь была готова, и я поехал её отвозить, оказалось, что я перепутал райкомы и вместо Тимирязевского отвез её в Дзержинский (он ближе!), а там и инструктора такого нет! В Тимирязевском райкоме тов. Саратов сказал, что речь хорошая, но есть слова, которые рабочий Маслов произнести не сумеет. Я сказал: «Ну, вы уж тогда сами… Почём я знаю, какие слова он сумеет произнести, а какие не сумеет…» Тов. Саратов был, как я почувствовал, неприятно удивлён моим равнодушием к судьбе столь важного документа.
238
Оганов Григорий Суренович — журналист, работал в «КП» в 1963–1972 годах, последние годы — ответственным секретарём.