В те годы существовал единственный путь поощрения активно работающего журналиста: повышение его в «табели о рангах», хотя как раз активно работающие творчески были подчас довольно беспомощными руководителями. Через заведование отделами прошли В. М. Песков, И. П. Руденко и другие «первые перья» «КП».
12 мая в Свердловском зале вручали Ленинские премии. Всё было чинно и благородно. Улыбки вызвал лишь Ростропович, который кланялся всему залу в пояс. Я так и не понял, ёрничает он или серьёзно благодарит.
Потом был ещё вечер в честь лауреата в Домжуре. Все чокались с Васей и требовали, чтобы он с ними выпил. Вася сам рассказывал, что когда в деревню, где он жил, вернулись фронтовики, там состоялась грандиозная пьянка, и Васю, которому было 15 лет, опоили водкой до бесчувствия. Он чуть не умер и с тех пор всегда испытывал стойкое отвращение к алкоголю. На банкете Вася вежливо улыбался и мочил губы в рюмке. Ему удалось «выбить под лауреатство» разрешение на показ в Домжуре фильма Федерико Феллини «81/2», который хоть и завоевал на Московском кинофестивале 1-е место, но показан нигде не был. Я получил очень большое удовольствие. (Имеется в виду не банкет, а фильм.)
Лужи на базаре пахнут солёными огурцами.
В газовой колонке ворчало и булькало, как в животе после окрошки.
Открыл шкаф — дюжина крахмальных сорочек! Я помню, у меня была когда-то одна белая рубашка для больших праздников… Но стал ли я счастливее с тех пор?..
С 20 мая по 3 июня 1964 года в составе группы молодых туристов «Спутника» был в Париже.
Париж. Шквал впечатлений. Обедал у Льва[119]. А потом Лев устроил «образцово-показательное путешествие» по Парижу: катал по Елисейским полям, Большим бульварам, показывал Нотр-Дам, набережные. Потихонечку подзаряжались красным винцом. Площадь Пигаль. Чёрный ударник Робер Навдунзи с острова Мартиника. Работает сосредоточенно, деловито, команды пианисту (пианист белый) и саксофонисту подаёт глазами. Играют так, что всё ходуном ходит, а слушатели равнодушные, как рыбы, хлопают лениво. Монмартр. Красные тенты кафе, красные лампочки — костёр, но не горит, а тлеет. Зашли в кафе к «бороде Фреду», знакомому Лёвы. Фред было решил в шлюпке переплыть Атлантику, но, с трудом добравшись до Азорских островов, затею эту оставил и открыл на Монмартре кафе. Весь потолок заклеен бумажными деньгами (я тоже прилепил трёшку), и с потолка свисают колбасы. Руками ломать нельзя, но можно взять стул и откусить. У стойки познакомился с Луи Лурмэ, заместителем капитана Кусто по полярным экспедициям. Когда он узнал, что я ныряльщик, приглашал меня в Гренландию понырять с ним вместе. Мне неприятно было врать ему, мычал, что-де Гренландия далеко.
— Погоди, — настаивал Луи, — приезжай в норвежские фиорды в августе, по рукам? В августе не сможешь? Ладно, давай я к тебе приеду. Давно мечтал понырять в Белом море…
Было очень стыдно, я не мог признаться ему, что мы, советские, не такие, как все, что я не могу приехать в Норвегию и его пригласить на Белое море тоже не могу… Впервые так остро испытал чувство жгучего стыда за свою страну…
Версаль. Большой, распахнутый, рядом нет ничего, что могло бы исказить его масштабы. Люди просто сидят на скамейках, смотрят вдаль, а мы суетимся, бегаем, щёлкаем фотоаппаратами, хотя все это отснято уже тысячу раз… Дворец — анфилада золотых комнат, все на одно лицо, выцветшие гобелены, затоптанные полы. Во дворце скучно.
Улица Дарю. В витрине — объявление на русском языке: «У нас сегодня пирожки».
Эйфелева башня. Башня что надо, большая башня. Наверху скрипучий алюминиевый пол, подзорные трубы с щёлками для монет. Париж в лёгкой дымке, неожиданно маленький и тесный. Купил на башне большой план Парижа. Просто захотелось что-то именно там купить.
Решил пройти пешком от Эйфелевой башни до острова Сан-Луи, где в двух шагах от собора Парижской богоматери живёт Кирилл[120]. Проблема в том, что я решил удивить Париж и приехал сюда в новых неразношенных полуботинках, которые очень скоро натёрли мне ноги в кровь. Зашёл в аптеку, купил ваты, напихал между пальцев. Стало ещё хуже, просто очень больно. Доковылял до Pont neuf, и прямо на знаменитом мосту, одном из самых оживлённых мест Парижа, сел на каменную скамью рядом с каким-то позеленевшим от времени Людовиком и начал разуваться, вытаскивать кровавые ватки. Ну хоть бы кто-нибудь взглянул на меня! Я вдруг понял, что соблюдаю главное правило парижского поведения: я никому не мешаю! Правило замечательное, сто раз прав Саша Кривопалов, бывавший здесь много раз: «Париж — это город, в котором ты всегда один и никогда не одинок!»
119
Володин Лев Дмитриевич (1930–1978) — журналист-международник, в 1959–1962 годах работал в «КП», потом в «Правде», летом 1964 года — спецкор «Известий» во Франции, близкий мой друг.
120
Новосёлов (Небург) Кирилл Петрович (1909–1979) приехал в Париж в 1921 году с отцом-монархистом. Участник французского Сопротивления, яростный антифашист. Сотрудничал кок журналист и переводчик с агентством «Dolmas». Познакомились мы в Москве: он переводил одну из книг Михваса.