Точь-в-точь как у нас, на святой Руси, подумал я, и снова отправился в путь. Звезда моя — вела меня в Бельгию.
Несколько дней до пребывания в Цюрихе
Дарует небо человеку
Замену слез и частых бед:
Блажен факир, узревший Мекку
На старости печальных лет.
Как подобает благочестивому республиканцу, первым делом моим было итти на поклонение святым местам в Лагранж. Что такое Лагранж или Гранж? — Небольшая гостиница или пансион в самой глухой и незначительной части Швейцарии, куда едва ли кто заезжает. — Ну так что ж тут любопытного? — Как что? Какой вопрос! Вот что значит не иметь живой веры! Знайте ж, маловеры, что Лагранж или Гранж это — скиток преподобного иже во святых отца нашего Джузеппе Маццини, где он спасался и укрывался несколько месяцев от преследований французской полиции[72]. Об этом Лагранже я читал еще в Москве, в гамбургских газетах, в швейцарской кондитерской, что близ университета, и как тогда уже душа рвалась к этой святыне! И эту святыню я осмотрел с благоговейным вниманием: сначала все окрестности и потом весь дом от чердака до погреба. В общей зале были развешены портреты итальянских патриотов и рисунок идеального памятника падшим героям с знаменитым изречением: Non vincerete in un giorno![73] В простоте сердца и с детским любопытством я расспрашивал у хозяина и прислуги обо всем, касающемся Маццини.
На следующий день прихожу на ночлег в другое местечко, развертываю свежую газету и читаю:
«Вчера ночевал в Лагранже молодой французский шпион, un émissaire du gouvernement de Louis Philippe[74] и тщательно собирал подробные сведения о пребывании там г. Маццини. Avis aux républicans![75]»
Вот тебе и по делом! Не суйся, куда не просят! Не спросившись броду, не пускайся в воду. Куда конь с копытом, туда и рак с клешнею… Приветствую тебя, возлюбленная тень Дон-Кихота Ламанчского! Мир праху твоему, рыцарь печального образа! С самого детства я любил тебя. Читая твои подвиги в переводе Жуковского, я никогда не смеялся над тобою; нет! я все принимал за чистые деньги, и об одном только думал: как бы и мне сделаться странствующим рыцарем и бродить по свету, поправляя все неправды! И вот идеал осуществился и я пошел по твоим следам. Сколько ветреных мельниц я принял за исполинов! Сколько дульциней я обожал как идеальных принцесс! Теперь понятно, для чего я поселился в Лугано. Лугано был фокусом революции, сборным местом маццинистов. Кто не знает Лугано с его черным амфитеатром, и что его нижние слои покрыты роскошным каштановым лесом, а вершины увенчаны альпийскими снегами? Кто не помнит этого волшебно-зеркального озера, замкнутого отвесными скалами и высокою горою Сан-Сальвадоре, где на вершине стоит часовня с могилою польского изгнанника!? Природа очаровательная, но люди никуда не годятся: они ни то швейцарцы, ни то итальянцы. Добрых качеств этих двух народов они не имеют; но счастливо соединяют в себе все их пороки: швейцарское пьянство с итальянскою ленью, коварством и мстительностью. Одни люди, достойные внимания в Лугано, были — итальянские выходцы из северной Италии, люди хороших фамилий и отличного воспитания. Они составляли elite[76] тамошнего общества. Я особенно сблизился с молодым человеком задумчивой и грустной наружности. Мы часто вместе гуляли по берегу озера, беседуя о политике, о литературе, а иногда и о сумрачной России,
Он рассказывал мне, как часто мать его умоляла не мешаться в политические дела: «Guarda ti figlio! Ti ammazzaranno»[77]. Если не ошибаюсь, это тот самый Грилленцони, что впоследствии сидел в парламенте недолговечной римской республики[78]. Он сослужил мне службу в черный день.
В этих маленьких швейцарских республиках с государственными людьми всякий запанибрата. Их встречаешь каждый день в трактире или в кофейне. В Беллинцоне я обедал за общим столом с целым Государственным Советом. Они, казалось, не слишком блистали умом, а были просто добродушные мещане. Таково по крайней мере было мнение моего попутчика, известного итальянца Руджиери, хорошо их знавшего. — В Лугано я каждый день обедал в трактире с президентом Республики, полковником Лувини. Заметив в глазах моих тоску одиночества, он очень ласково пригласил меня в их казино или клуб, где впрочем ничего особенного не было, кроме бильярда, газет и нескольких карбонариев. Этот Лувини был большой музыкант, и когда приехала оперная труппа в ноябре, то он каждый вечер председательствовал в оркестре за контрабасом. Это ему припомнили в 1846 году, когда у него душа ушла в пятки, т.-е. когда он с своим отрядом пустился в бегство с вершины Сен-Готарда. «А! Синьор Лувини!» — кричали ему люди Зондербунда[79],— «это не то, что играть на контрабасе: questa è la gran musica del canone!»[80].
72
Маццини (1805–1872) — виднейший идеолог и практический руководитель революционного крыла буржуазного национально-освободительного движения в Италии XIX века; с начала 30-х годов Маццини выступил, как организатор революционно-республиканского заговорщицкого движения сначала в Италии, а затем, очутившись в эмиграции, распространил свою деятельность и на другие страны Европы, пытаясь связать в единую организацию («Молодая Европа») национальные революционные организации буржуазной молодежи в других европейских странах. В 30-х гг., к которым относится рассказ Печерина, Маццини и в глазах своих сторонников, и в глазах противников-реакционных европейских правительств был воплощением революции В революционную эпоху 1848–1849 г. Маццини стоял во главе Римской республики, а после ее поражения вновь оказался в эмиграции, в которой оставался до конца жизни, неустанно продолжая свою деятельность, направленную к освобождению и объединению Италии на республиканских началах.
78
Grillenzoni Giovanni (1796–1868) — итальянский революционер, карбонарий, был присужден к смертной казни и эмигрировал в Швейцарию; вернулся в 1848 г. и был членом Учредительного собрания в Риме, после поражения революции вновь эмигрировал, писал по вопросам итальянского национально-освободительного движения; после объединения Италии был депутатом парламента.
79
Зондербунд — особый союз, организованный реакционными, находившимися под влиянием иезуитов кантонами Швейцарии для борьбы с властью швейцарского федерального правительства, оказавшегося в руках буржуазных радикалов. Столкновение между радикальными и реакционными кантонами привело в ноябре 1847 г. к войне, которая быстро закончилась полным разгромом вооруженных сил Зондербунда, а вслед затем и изгнанием его руководителей-иезуитов из Швейцарии.