Чтобы прийти к такому решению, каким бы несбыточным оно ни казалось, монарх должен почувствовать свое величие, которым он обязан не древности своего происхождения, но тому, что он является наследником людей, сделавших Францию могущественной, просвещенной и культурной.
Но, как я уже сказал, дабы осуществить этот план, мне следовало потрафлять слабостям пражского двора, кормить сорокопутов вместе с венценосным дитятей по примеру Люина, льстить Кончини на манер Ришельё[39f]. Я положил хорошее начало в Карлсбаде, подобострастные доклады и сплетни продвинули бы мои дела. Впрочем, заживо похоронить себя в Праге мне было бы нелегко, ибо пришлось бы победить не только неприязнь королевской семьи, но и враждебность иностранцев. Идеи мои ненавистны европейским правительствам; они знают, что я ярый противник венских соглашений, что я буду бороться изо всех сил за расширение пределов Франции и восстановление в Европе равновесия сил.
Тем не менее, раскаиваясь, плача, замаливая свою патриотическую гордыню, бия себя в грудь, восхищаясь гением глупцов, которые правят миром, я, может статься, дополз бы на брюхе до места барона де Дамаса; тут я внезапно вскочил бы и отбросил костыли[3a0].
Но увы! где мое честолюбие? где моя привычка к притворству? где мое умение терпеливо сносить принуждение и скуку? где моя способность придавать значение пустякам? Я дважды или трижды брался за перо; дважды или трижды пытался вывести лживые строки, дабы исполнить повеление г‑жи супруги дофина, ожидающей от меня письма. Наконец, разозлившись на самого себя, я одним духом написал послание, где высказал все, что думаю, и тем подписал себе приговор. Я это прекрасно понимал; я хорошо взвесил последствия: они меня не волновали. Даже сегодня, когда дело сделано, я рад, что послал все к черту и плюнул с большой высоты на свое наставничество. Мне скажут: «Разве вы не могли изложить те же самые истины, изъясняясь с меньшей резкостью?» Да, да, размазывая, вертясь вокруг да около, подслащая пилюлю, блея дрожащим голосом:
Я так не умею.
Вот письмо (впрочем, наполовину сокращенное), от которого у наших салонных дипломатов волосы встанут дыбом. У герцога де Шуазёля был нрав, отчасти схожий с моим; поэтому конец своей жизни он провел в Шантелу[3a2].
Париж, улица Анфер, 30 июня 1833 года
Сударыня,
К самым драгоценным мгновениям моей долгой жизни я отношу те, которые г‑жа супруга дофина дозволила мне провести подле нее. В безвестном карлсбадском доме всеми боготворимая принцесса благоволила почтить меня своим доверием. На дне ее души небу было угодно поместить сокровища великодушия и набожности, не оскудевшие от многочисленных скорбей. Я видел перед собой дочь Людовика XVI, осужденную на новое изгнание, сироту из Тампля, которую перед смертью прижимал к сердцу король-мученик. Бог — единственное имя, которое можно произнести, когда погружаешься в созерцание неисповедимых путей Господних.
Можно сомневаться в искренности похвал, обращенных к человеку, находящемуся на вершине власти; тот, кто восхищается супругой дофина, вне подозрений. Я уже сказал, сударыня: ваши несчастья вознеслись так высоко, что стали гордостью революции. Впервые в жизни встретил я людей столь великой, столь исключительной судьбы, что смею высказать, не боясь ранить их или остаться непонятым, мои мысли о будущем общества. С высоты вашей добродетели вы, не дрогнув, взирали бы на крушение всех земных царств, многие из которых уже рухнули на глазах ваших предков, — с вами я могу обсуждать участь империй.
Катастрофы, самым знаменитым свидетелем и самой возвышенной жертвой которых вы стали, при всей своей огромности являются не более чем частными случаями общего преображения рода человеческого; царствие Наполеона, пошатнувшего целый мир, — всего лишь звено в цепи революций. Надо исходить из этой истины, чтобы понять, возможна ли третья реставрация и как эта реставрация впишется в план общественного переустройства. Если она не войдет туда естественно и плавно, она неизбежно будет отринута порядком вещей, противным ее природе.
[39f]
[3a0]
Так, по преданию, поступил кардинал Феличе Перетти в ту минуту, когда узнал о своем избрании папой (под именем Сикста V).
[3a2]