— Я имею мало общего с мистером Пенслоу. Он не патриот, нет! Он засланный подонок! Я же настоящий ирландец. Ирландец — это значит порядочный человек. Хотя вам, герр Полицай, трудно это понять… Порядочные люди не служат государству! Никакому..
— Вы анархист-максималист? — презрительно вскинул бровь Кольбах.
— Никоим образом! — поспешно перекрестился отец Грегор.
— Тогда извольте объяснить, кому же служат порядочные люди? — герр Кольбах весьма эффектно развернул перед самым носом священнослужителя черный балахон с алой подкладкой. — Может, они служат «силе той, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»?36 — отец Грегор снова попятился, на этот раз под воздействием испуга, и споткнулся о кучу строительного мусора — ризницу ускоренными темпами ремонтировали после недавнего пожара. Отряхнул край рясы и деморализовано запричитал:
— Чье это? Это было в чемодане? Я думал… Поймите, я пацифист, уже много лет. Я полагал… Там ртутные взрыватели или что-то в таком духе… Я не мог знать, что это его вещи… Я не хотел его исповедовать, но я всего лишь священник, как же я мог отказаться принять исповедь?!.. Он добрый христианин, наш жертвователь… Это мой служебный долг, моя работа… Как ужасно, что я ничего не могу вам сказать! Ничего! Это не моя тайна — она принадлежит только Господу! Я связан тайной исповеди…
Штандартенфюрер Кольбах безнадежно махнул рукой в сторону отца Грегора и указал Паулю на выход. Нервно размял сигарету и закурил:
— Черт их разберет, этих попов…
Пауль спрятал зажигалку, которую только что подносил Шефу, и робко начал:
— Герр Кольбах, я знаю, что вы не сторонник протекционизма и вообще подобных методов, но все же осмелюсь предложить…
— Не до сантиментов. Валяйте, дружище!
— Если его преосвященство кардинал Фанцонни построит этого убогого отца Грегора по церковной вертикали, он про тайну исповеди в один момент забудет! Дедуля Клаус всегда говорит: мол, у католических священников иерархия жестче армейской…
— О! Теперь я понимаю, почему ваш дедушка предпочел армию монастырю, — рассмеялся Шеф. — Отличная мысль, Пауль! Придется просить вашего мудрого дедушку тряхнуть стариной… Полагаю, он еще помнит многие монастырские тайны, — штандартенфюрер вернулся в машину и защелкал устройством связи, требуя соединить его с дежурным в тюрьме. Короткие переговоры завершились ошеломляющим результатом: почетный узник муниципального каземата Клаус Валенштайн исчез, позабыв уведомить своих сторожей…
— У герра Клауса, должно быть, были веские причины для такого поступка, — Кольбах нервно прикусил губу, потянулся было за новой сигаретой, но тут же оставил это намерение, нетерпеливо щелкнул пальцами и чертыхнулся: — Вот дерьмо! Я должен был сам додуматься! Пауль, скорее припоминайте во всех подробностях, что именно рассказывал почтенный герр Клаус про еретиков-самоубийц? Расскажете мне по дороге — мы немедленно едем к нунцию, и пусть его братья молятся, чтобы мы успели…
Часть 5
33. Служители культа
Если пастор Грегор похож на заплесневелый сухарь, то лысого и тучного папского нунция — кардинала Фанцонни — следовало бы сравнить с подошедшим сдобным тестом, стремящимся сбежать за пределы тесного облачения. С той только разницей, что в отличие от теста кардинал порождал столько же звуков и суеты, сколько целая гастролирующая театральная труппа среднего размера. Сейчас герр Нунций Фанцонни завершал завтрак: с явным удовольствием и громким хлюпаньем обмакивал коричные крендельки в какао, шуршал облачением и утренней газетой, вдобавок еще и напевал популярную оперную арию. И все это его высокопреосвященство умудрялся делать с поистине христианским благодушием! А уж визиту офицеров обрадовался так, словно оба они приходились кардиналу если не членами семьи, то уж во всяком случае близкой родней!
— Славно, что нашли время заглянуть! Сейчас разделите со мной трапезу… Бинки! Распорядитесь о кофе для господ! — даже повседневные распоряжения нунций пел, словно оперный премьер арию, и при этом отбивал такт по столешнице. Пухленькие, унизанные перстнями пальчики свободной от имитации музыки руки герра Фанцонни воспарили в направлении небольшого диванчика.
— Присаживайтесь, Карл! Расскажите мне все-все здешние сплетни…
— Мы в Германии, ваше высокопреосвященство, здесь нет сплетен! — бесцеремонно прервал кардинала каркающий голос, который показался Паулю знакомым.
36
Кольбах цитирует определение, которое дал себе Мефистофель в трагедии И.-В. Гете «Фауст».