— А как же. Именно с тех пор его и называют Великим, — ответил отец. — Это Аристотель его так прозвал. До того он звался «Александр более-менее приемлемый».
— Бо! Ну я прямо не знаю, — мать покачала головой.
Она плеснула масла на противень, и оно зашкворчало. У нас была старомодная плита с противнем, встроенным прямо в нее. Его приходилось чистить тряпками и бумажными полотенцами или выковыривать вилкой для барбекю и драить стальной мочалкой. Тесто для латкес, нагреваясь, исходило паром, и этот запах уже казался мне приятным. Во всяком случае, он маскировал тот факт, что у нас на кухне постоянно припахивало мышами. Мать успела намешать теста и для обычных блинчиков.
— Можешь, конечно, помогать сидя, — сказала мать, — но не забывай: латкес — не гамбургеры. Не надо их лепить такими толстыми.
Я не обратила внимания и продолжала лепить толстые латкес и беседовать с отцом.
— А на следующий семестр?
— Я записалась на еще один обзорный курс по литературе, британской, с 1830 по 1930 год. Введение в суфизм, введение в дегустацию вин, музыковедческий курс, который называется «Саундтреки к военным фильмам», и вводный курс по геологии «Знакомьтесь: камни».
Суфизм отца не напугал.
— Знакомства с камнями?
— Ну, это должно было случиться рано или поздно! — я засмеялась.
— Главное, не позволяй им тебя целовать, — сказал он без улыбки. Такой пестрый набор курсов показывал, что мне не хватает серьезного подхода к учебе. И я еще не упомянула про обязательные часы физкультуры: это требование я выполнила, записавшись на курс, проходящий сразу по двум категориям — физическая активность и гуманитарные предметы. Курс назывался «Бунтующее тело / нейтральный таз». Я не хотела лишний раз провоцировать отца.
Но все же пробормотала, как бы с жалостью к себе:
— Они не целуются. Потому и говорят, что у них каменное сердце.
— Дегустация вин? — отец поднял брови. Судя по голосу, он решил, что деньги, заплаченные за мое образование, уходят зря.
— Мне нужен один курс, не требующий серьезных усилий. Тогда другие пойдут лучше. В прошлом семестре я взяла только серьезные предметы, и было очень тяжело.
— Но ты же несовершеннолетняя.
— Формально, наверно, да. Но это для учебы, так что, наверно, студентам позволено.
— Ты опять попадешь в проректорский список? — спросила мать.
— Возможно.
— Главное, смотри, чтобы проректор был правильного цвета, — сказал отец. — А то вдруг список окажется черный!
— Кроме того, в следующем семестре я буду работать.
— Ты устроилась на работу?
— Ты устроилась на работу?
— Здесь что, эхо? — спросила я.
— Ну так расскажи нам, — сказала мать. — Хватит нахальничать.
— Я еще не начала. Я устроилась бебиситтером. Но ребенка еще нет.
— А, понятно, родители из этих, — развеселился отец.
— Что значит «ребенка еще нет»? — заметно удивилась мать. Отец широко ухмылялся, словно говоря: «Вот это поворот сюжета».
— Будет. Во всяком случае, должен появиться. В январе, — объяснила я.
— Мать беременна?
— Ну, биологическая мать беременна, а женщина, которая меня наняла, собирается усыновить.
Абсолютно все замолчали, даже отец, словно такое положение дел следовало обдумать во всех связанных с ним печальных аспектах.
— Так-будет лучше, — добавила я. — Эта девушка… Из нее никогда не получилась бы хорошая мать. А та женщина, которая меня нанимает, она очень классная. Такая милая и хорошенькая, она владелица модного ресторана в городе.
— Вот зачем ты ей понадобилась, — обеспокоенно сказала мать. — У нее не будет времени на ребенка.
Я уже было собралась защищать Сару, но тут отец с неподдельным интересом спросил:
— Какой ресторан?
— Le Petit Moulin.
Мать со знающим видом повернулась к нам от плиты: — Файншмекер[11], и заведение у нее для других файншмекеров.
Отец широко улыбнулся:
— О, я ее помню. Очень милая женщина.
Мать вернулась к плите. Она переворачивала лепешки и бросала в горячее масло, не желая отказаться от скептицизма по поводу всей этой затеи. Отец продолжал:
— Она приходила и проверяла каждую картофелину, словно то были бриллианты. Но иногда все равно брала слегка подгнившие: она знала, что, если отрезать гниль, оставшаяся часть будет вкуснее прочих клубней. Умная женщина.
— Почему она не может сама родить? — Мать никак не желала успокоиться.
— Не знаю, мама. Не могу же я спросить. Я с ней только-только познакомилась.
— А что ее муж?