III
Я уехала на следующий же день, второго. На пути сюда автобус был битком набит, «толкучка как в улье», по выражению брата. Но сейчас, посреди каникул, автобус был пуст, чист и мрачен. В Трою я приехала в сумерках. Серый снег лежал отдельными пятнами, похожими на комья пуха из сушильной машины. Отопление в нашем доме не отключили — иначе трубы полопаются, — но привернули до стылых пятидесяти пяти градусов[15]. Домовладелец не скупился на тепло, пока студенты были на месте, но сейчас, зная, что их нет, решил сэкономить. Не топить же для одной Кей. Пока меня не было, доски пола перенастроились и освоили новые скрипы. Когда я вошла в собственную гостиную, мне показалось, что я в чьем-то чужом доме. По стеклам окон ползла снизу вверх изморозь (с внутренней стороны), а на кухонном столе все так же валялся издревле завещанный мне вибратор Мерф, он же погружной блендер. (Мерф купила его в магазине, который назывался «Нежность женской руки». Когда она ходила его выбирать, я пошла вместе с ней — она очень просила. «Ну кончай, пойдем», — говорила она.
Я пыталась смотреть на вопрос непредвзято, сохранять объективность, но мой объектив упорно захлопывал крышку. «“Нежность женской руки”? — спросила я по дороге. — Но ведь нам нужна сильная мужская рука, разве не так?» Магазин оказался небольшим храмом во славу пениса. Фаллические устройства всевозможных моделей и направленности были выставлены, как туфли в обувном, — не хватало лишь специальных инструментов для определения размера и особых кресел для примерки. За прилавком стояли две крупные жизнерадостные женщины. Они вставляли батарейки в устройства и выражали готовность обернуть покупку в простую коричневую бумагу и доставить, если нужно. Они улыбались нам и просили обязательно сообщить, не могут ли они быть чем-либо полезны. Все это меня сперва насмешило, но потом вогнало в тоску. Впрочем, позже я долго обдумывала возможность вернуться туда в одиночку и заказать одну из более симпатичных, менее моторизованных моделей — розовую, мягкую на ощупь — для доставки по почте.)
Раз дома оказалось так холодно, я пошла греться в кафе. Во время семестра я ходила заниматься то в «Старбакс» с его чисто оруэлловской линейкой размеров — «высокий» это самый маленький из стаканов! — то в кафе возле юридического факультета, где «высокий» стакан был средним по размеру и где кроме кофе предлагали еще и чай — он был насыпан в стеклянные банки, похожий на разноцветные конфетти, красивый, как саше. Впрочем, однажды, когда я заказала такой чай, бариста крикнул кому-то в подсобку: «Эй, Сэм! Лемонграсс — это который с личинками?» После этого я брала в основном кофе — сначала эспрессо в крохотных кукольных чашечках, впервые увиденных мною в Трое, а потом латте в стеклянных кружках, чтобы греть руки. Иногда здесь продавали еще и печенье — обычно с шоколадной пуговкой или овсяное с изюминой. Именно так, в единственном числе. Говорили, это потому, что в каждом печенье была ровно одна пуговка шоколада или одна изюмина. Иногда я заходила в кафе по соседству, «Буррито Беби Б.», предположительно названное так в честь дочери владельца, хотя на самом деле это была аббревиатура: «Буррито едят большие идиоты, б…»; во всяком случае, так утверждала Мерф. Еще в двух кварталах отсюда было кафе, где подавали пиццу и молочные коктейли, с вывеской в окне: «Ничего не бойся. Никогда не бросай начатое. Заходи». И индийский ресторан-буфет, где за доллар можно было есть сколько угодно. Но если посетитель ел слишком много и засиживался, владельцы кафе начинали показывать слайды с фотографиями из своей родной деревни, и становилось ужасно стыдно.
Оказывается, уезжая на каникулы, я забыла на кухне бананы, и они совсем почернели. Несмотря на то, что я завернула их в пластиковую пленку, и несмотря на холод в квартире (к моему приходу из кафе она уже немножко прогрелась, батарея исходила паром, как паровоз; может, домовладелец пронюхал, что я вернулась?), над раковиной порхали плодовые мушки. Откуда-то явилась и мучная моль, как крохотные ангелы. Откуда? Может, я забыла выбросить коробку из-под кукурузных хлопьев? Мучная моль в отсутствие муки. Я махала руками, как безумная, пытаясь ее ловить. Мексиканская клубника в холодильнике обросла бородой не хуже, чем у Санта-Клауса. Перуанские груши обзавелись чепчиками из плесени. Плавленый сыр превратился в тускло-зеленую глину. По контрасту с редкими буколическими снежинками визита в родные места этот дом казался грязным, сюрреалистическим стеклянным снежным шаром студенческой жизни, который сильно встряхнули. И я повыключала везде свет. Мерф оставила свет в своей комнате, в том числе неоновую вывеску: «Мысли нестандартно!», которую она с намеком, с вызовом повесила над кроватью. Я выдернула шнур из розетки. Потом надела термобелье и свитшотку и пошла спать, надеясь, что новое утро откроет новизну нового года; пока что он казался слишком знакомо нарисованным на застарелой трясине моего сердца.