— Вы только посмотрите, — радостно сказала она. — Какое прелестное дитя.
— Она, конечно, потемнеет, — торопливо вставила Роберта Маршалл.
— Ну конечно. Но ведь это совсем не проблема! — Сара изобразила благодушное негодование.
— Ну, я не имела в виду, что это проблема. Я просто считаю, что люди должны об этом знать. У меня у самой сын смешанной расы. И я воспитываю в нем полнейшую слепоту к цвету кожи. Это прекрасно. Он знает назубок историю своего усыновления. Как у мамы не работал животик. Он полностью это принял.
Похоже, в индустрии усыновления полно «неработающих животиков».
— Когда ему было десять лет, он смотрел по телевизору выступление Грегори Хайнса и сказал: «Мама, смотри, этот человек, который танцует, его усыновили». Я так умилилась!
Я не увидела в этих словах причины для умиления. Они звучали странно. Словно из них выпирала острым углом нелепая ложь. Возможно, как говорят у нас в Деллакроссе — бывшей столице инопланетных посещений и бывшем средоточии надежд, — Роберте следовало бы вытащить голову из задницы. Я покосилась на Сару: та сидела поджав губы и только кивала. Мне всегда казалось, что она откровенно терпеть не может дураков, но жизнь упорно старается ее к этому приучить. Позже я многократно услышу от нее: «Слепота к цвету кожи — типично белая идея», но сейчас она только спросила:
— Когда сделаны эти снимки?
Роберта вытянула шею, чтобы еще раз посмотреть на них:
— Родившая мать сделала их позавчера, насколько я знаю.
— Она здорова? Девочка?
— Здорова. Небольшая аллергия на молочную смесь, но эту проблему решили. Сейчас, насколько мне известно, она уже ест обычную пищу. Надо посмотреть, что скажет патронатная семья. Я должна предупредить вас, дом патронатной семьи из католических социальных служб это далеко не отель «Пфистер».
— А что еще известно о биологических родителях?
— Ну, с родившей матерью вы познакомитесь сегодня. Только имена, никаких фамилий. Она должна расспросить вас, чтобы понять, подходящие ли вы родители — подходящая ли вы мать, — по ее мнению. Биологический отец, ну… мы мало что знаем. Кроме того, тут есть аспект конфиденциальности. Она с ним не слишком близко знакома. Я думаю, это был лишь краткосрочный роман, ну, в каком-то смысле. Возможно, это было… Нет, я беру свои слова обратно. Не думаю, что это было изнасилование на свидании.
Комнату накрыло сухой тишиной, словно снегом. Наконец кто-то неловко зашевелился, будто скалывая лед. Сара.
— А мы сможем познакомиться с девочкой? — спросила она.
Роберта ухмыльнулась:
— Вы приехали в такую даль. Конечно! Но сначала вы должны познакомиться с Бонни. Родившей матерью. — Роберта понизила голос: — Она вас просто кое о чем спросит. Ее волнует вопрос религии. Ребенок уже крещен, но Бонни хочет получить с вас обещание, что будет и конфирмация.
Тут Роберта опустила голову и пробормотала, сильно свистя и шипя на «с», «ш» и «щ»:
— Конечно, такое обещание не обладает исковой силой.
И, уже нормальным голосом, приняв, как я это про себя назвала, «адвокатскую позу». Как будто ей к спине привязали палку от метлы:
— У вас ведь не будет с этим проблем, правда?
— Не думаю, — ответила Сара. — Я ходила в унита-рианскую церковь, и там часто проводят церемонии, которые…
Слово «унитарианская» Роберте не понравилось. Она прервала зловеще-многозначительным тоном:
— Мы имеем дело с родившей матерью, которая по субботам катается на коньках с монахинями. У вас не будет никаких проблем с тем, чтобы ребенок прошел конфирмацию и получил первое причастие в католи ческой церкви.
— Гм, нет, не будет, — Сара уловила подсказку.
— Отлично, — Роберта встала. — Теперь пора знакомиться с Бонни.
Она приоткрыла дверь своего кабинета и просигналила кому-то внутри.
— Мы готовы, — тихо сказала она и распахнула дверь.
Бонни оказалась совсем не красивой[17]. Она была одета строго — в бежевый трикотажный костюм, колготки и коричневые туфли на плоской подошве. Думаю, чтобы выглядеть как квалифицированный специалист, которым она не является, но надеется когда-нибудь стать. Явный избыточный вес — возможно, еще не сошел после беременности. Волосы густые и светлые, цвета желтой стручковой фасоли, а у корней более темные, как латунный дверной молоток. Она старше меня. Может, ей все тридцать. В очках, за ними видны брови, подбритые в тоненькую линию, а выше и ниже торчат пеньки сбритых волос. По бокам брови удлинены карандашом, и это выглядит примерно так же нелепо, как если бы она приклеила сами карандаши на лоб. Мне всегда говорили, что ни в коем случае нельзя выщипывать волоски над бровью, только под, и никогда, ни за что не сбривать их, но только теперь, при виде Бонни, стоящей передо мной во всем безобразии своей ошибки, я поняла, что это оправданно. Я встала чтобы с ней поздороваться. Она выглядела одутлова той и сонной, как от лекарств. Я представила себе, как она возвращается к учебе и как мешает ей иронически неподходящее имя. Как и биологическому отцу, Вик тору. Интересно, воспринимает ли она сама свое имя как издевательство. С другой стороны, если абсолютно все остальное в ее жизни — источник огорчения, с чего бы ее волновала риторическая насмешка, заключенная в собственном имени?