Я уснула не раздеваясь, упав в совершенно случайной позе на кровать, будто налетевший ураган подхватил меня и тут же, заскучав, уронил.
Назавтра я опять пришла в резиденцию Торнвуд-Бринк и повела Мэри-Эмму кататься на коньках. Я запихала ее в комбинезончик, засунула в прогулочную коляску и повезла по ледяным ухабам в парк неподалеку. Там был мелкий заливчик-лагуна соседнего озера, низинка, заполненная водой, где муниципалитет разрешал кататься. Зима стояла не очень холодная, и грузовик, выехавший на лед самого озера, провалился. Поэтому на озере кататься не разрешали, за исключением загончика для конькобежцев. Но на льду залива было можно, и многие катались.
На катке я взяла напрокат коньки нам обеим — Сара оставила двадцатку на кухонном столе для этой цели, — и мы ступили на изрезанный коньками, неровно застывший лед. Я поддерживала Мэри-Эмму, зажав ее между своих ног, и катала туда-сюда. Для нее катание было совершенно внове, и она хохотала, будто над шуткой. Коньки у нее были с двойными лезвиями, и когда я ее отпускала, она прокатывалась чуточку по инерции, а потом принималась отрывисто перебирать ногами, наивно пытаясь бежать по льду, и бежала, пока не натыкалась на очередной желтоватый бугорок. Тогда она падала — комбинезончик смягчал удары — и лежала, разглядывая трещины во льду. Там виднелись волнистые водоросли и круглые листья кувшинок — они застыли в мутноватой толще, словно в пресс-папье с ботаническим уклоном.
— Ыба! — закричала она. Я подъехала к ней. Она тыкала варежкой в лед, приняв флору за фауну.
— Ну, типа, — сказала я. Мэри-Эмма была счастлива, светило солнце, и она снова встала и побежала неровной походкой. Она как-то сразу включилась в этот вид спорта, он, казалось, давался ей от природы, — и тут я вспомнила, что ее биологическая мать по субботам каталась на коньках с монахинями. Ну конечно. Эмми унаследовала способности. Вот, значит, чего теперь никогда не испытает Бонни: никто не выйдет с ней на лед просто из любви к конькам, а только из христианского милосердия. Ей некого будет учить кататься. На миг мне показалось, что это ужасная потеря, сродни утрате рук или ног. Я смотрела на Мэри-Эмму, которая снова ринулась через каток и опять плюхнулась на животик. И осталась лежать, зачарованно разглядывая лед.
— Ну и вот, второй повар капитально продолбал mignar-dises[22], — начала рассказывать Сара, когда мы добрались домой. — Но этого следовало ожидать. Привет, детка!
Сара подхватила Мэри-Эмму на руки. На Саре был все тот же белый поварской халат, но теперь уже заляпанный бурым жиром. На кисти порез, на предплечье два ожога.
— Все, чем я занимаюсь в этом ресторане, кажется каким-то ущербным. Я обнаруживаю, что почти невозможно быть матерью и при этом делать что-то ценное вне дома. Но ключевое слово — «почти». Я живу в насыщенной кислородом самой середке этого слова. — Она слегка просветлела лицом: — Знаешь, бывают такие наклейки на бамперы: «Всякая мать — работающая мать»? Так вот, это полная херня. Богачи промывают мозги беднякам. И оскорбляют матерей, которые работают по-настоящему, на работе. Я завела привычку сдирать эти наклейки, когда они мне попадаются!
— Тосса, — Мэри-Эмма радостно указала на меня.
— Вы перекусили? — спросила Сара нас обеих высоким чирикающим голоском.
— Мы купили на катке сидр со взбитыми сливками.
— Сидр со взбитыми сливками?! — Сара пришла в ужас.