Но мы все же начали самостоятельно работать.
Сначала дело шло плохо: в первую неделю мы заработали по четырнадцати лир; нас действительно бойкотировали «благомыслящие» граждане; однако мало-помалу у нас образовался свой кружок клиентов. Новых лиц было немного: ходили товарищи, сочувствующие; ходил кое-кто из старых посетителей, попы, офицеры. Вероятно, из любопытства.
Немного времени спустя мы уже зарабатывали так, что хватало на жизнь, а свобода дискуссий у нас была неограниченная!
Кроме того, я мог беспрепятственно уезжать в любое время. Мой компаньон не протестовал: двойную нагрузку в такие дни он рассматривал как свою долю участия в пропаганде.
Это был период интенсивнейшей работы. Я вел пропаганду, составлял прокламации и воззвания, сам их развозил и расклеивал (у меня даже ведерко с клеем и кистью прикреплено было к седлу велосипеда!), был журналистом и газетчиком одновременно. По вечерам в Палате труда я писал заявления, составлял просьбы и заполнял формуляры для пострадавших на работе. У нас было устроено бюро медицинско-юридической помощи для того, чтобы вырвать пострадавших из рук адвокатов.
Из-за этих моих занятий я снова попал под суд. Меня обвиняли в «незаконном присвоении звания», однако пришлось оправдать.
Это случилось таким образом.
Как-то явился ко мне в парикмахерскую нищий, здоровеннейший мужчина, почти слепой. Он сообщил мне, что потерял зрение вследствие ранения при взрыве в шахте.
— Разве фирма не выплатила вам возмещения за инвалидность? — спросил я.
— Нет… дали мне сотенку лир.
У него были кое-какие документы. Я обещал переговорить с нашим адвокатом. Он оставил мне свои бумаги и адрес. Выяснилось, что он может получить с фирмы довольно крупную сумму за инвалидность. Директор шахты, получив соответственное уведомление, рассвирепел, вызвал к себе слепого и пожелал узнать, кто вбил ему в голову, что он может получить такие деньги. Нищий, для которого все «письменные» люди были равны, сказал: «Это адвокат из Фоссано…» И сообщил мое имя и адрес.
Я терпеть не могу адвокатов, а тут меня потащили в суд за присвоение этого звания!
Фирма прибегла к помощи своего адвоката, этот написал мне и полиции. Меня вызвали на допрос. Я не отрицал своего участия и вообще той помощи, которую я оказывал пострадавшему. Процесс, как я уже сказал, не удался. Меня оправдали, и буржуазным адвокатам не удалось «нагадить» социалисту.
Итальянская буржуазия снова усердно подготовляла войну в Африке. Правительство Джолитти при помощи миллионов, почерпнутых в «Банко ди Рома»[27], обрабатывало общественное мнение. Особенно старались националисты. Триполитания в их статьях превратилась в обетованную землю, в житницу Италии.
— «Триполи, прекрасная земля любви!..» — слышалось на всех площадях Италии.
Студенты перестали заниматься вопросом о Тренто и Триесте[28] и устраивали демонстрации, требуя завоевания Триполи. «Военная прогулка», — уверяли патриоты. Общественное мнение было достаточно умело обработано. Горе тому, кто осмеливался не верить в триполитанскую пшеницу, бананы, финики и в любовь триполитанцев к Италии! Эти арабы словно только и делали, что поджидали, выстроившись на «африканском золотом пляже», прихода итальянских судов с солдатами…
В эту легенду поверил даже кое-кто из членов социалистической партии. Пришлось кое-кого исключить из партии.
За патриотические чувства должны были расплачиваться проживавшие в Италии турки и… социалисты. Первые — за то, что они «угнетали бедных арабов», вторые — потому, что во многих городах отправление войск вызвало демонстрации, организованные социалистами. В Тоскане демонстрации приняли особенно бурный характер: разбирали рельсы, в некоторых местностях женщины с детьми ложились на пути и не пропускали поездов. Во всем этом обвинялись социалисты и турки. Поэтому магазины и дома турок были разгромлены, а социалистов сажали в тюрьмы и отдавали под суд.
На улицах развевались знамена, играла музыка, проходили солдаты.
Война! Война! И общее недовольство… Но никто не смел его выразить из страха быть принятым за турка или социалиста. Нас так и называли «турками», как позже называли «австрияками», «немцами», а еще позже — «русскими большевиками»…
В нашей секции тоже нашелся один любитель войны, знаменитый изобретатель «ортогеликоптера». Он тщетно пытался нас распропагандировать и кончил тем, что вышел из партии.
27
«Банко ди Рома» («Римский банк») — крупный банк, находящийся в руках клерикалов и сыгравший большую роль во время агрессивной войны в Ливии
28
Тренто — область в Южном Тироле, Триест — порт на Адриатическом море (с преобладающим итальянским населением), принадлежавшие до первой мировой войны Австро-Венгрии; в 1918 г. были присоединены к Италии. Требование о присоединении к Италии Тренто и Триеста представляло собой боевой клич «ирредентистов» — националистов, агитировавших за вступление Италии в войну на стороне Антанты.