Объявление блокады Кубы стало для нас неожиданностью. Хотя у нас в США был преданный нам сильный источник, видный деятель республиканской партии и ответственный сотрудник Госдепартамента[739].
Он был русский по происхождению. Он в личной жизни был одиноким человеком, его бросила жена, которая происходила из влиятельных кругов. Он не был завербованным агентом, а добровольно передавал исключительно ценные копии документов Совета нацбезопасности Америки.
Он делал это через своего помощника, который поселился в Америке после войны. Он был русским перемещенным лицом и открыл в Вашингтоне бюро автоуслуг, т. е. заказ такси, лимузинов и прочее.
Однако решение американского правительства о блокаде Кубы было принято очень быстро, и немногие знали об этом. Поэтому наш информированный источник не знал об этом решении. Пришлось Хрущеву проглотить эту неприятность.
Из ряда перехваченных нами телеграмм было ясно, что Госдеп не информировал американские дипмиссии во Франции, Германии, Англии и Японии о начале советско-американских консультаций, чтобы урегулировать кризис.
Большакову американцы доверяли, как каналу связи с советским руководством, так как он переводил встречи на высшем уровне советского и американского руководства в Женеве в 1955 году и был переводчиком Жукова на встрече с президентом Эйзенхауэром[740].
Хрущев, привыкший выбалтывать наши секреты и подозревавший в этом других, как и уже писал, не ориентировал МИД, ГРУ и КГБ на подготовку к действиям в кризисной ситуации. Решения принимались с ходу. Помощник Хрущева Лебедев висел у меня на телефоне, требуя немедленных отчетов и комментариев о беседах Большакова. И особенно ревниво об этом расспрашивали Шелепин и Семичастный.
Я узнал, что Микоян находится на Кубе, только через сутки. Самый крупный провал был в том, что ядерные боеголовки на ракетах не были смонтированы на Кубе. К бою были готовы только ракеты ПВО[741].
Мамсуров, мой заместитель, задержался с приведением спецназа ГРУ в боевую готовность[742]. Но было очень плохо, что против меня и ГРУ — главного неофициального канала переговоров с американцами — сразу выступили со своими интригами Шелепин и Семичастный.
Более наглых и бесчестных людей я еще не встречал. Ведь мы же делаем общее дело. Они старались преуменьшить роль Большакова, иногда старались передернуть факты.
Дошли до того, что Шелепин приказал Семичастному скрыть от Хрущева информацию по линии особых отделов о неготовности ядерных ракет на Кубе до достижения договоренностей между Кастро и Микояном. Это наглое ничтожество Семичастный в такой опасный для страны час пошел на обман[743].
Плохо выглядит в этой истории и Малиновский. Он боялся Хрущева как огня и не хотел себя подставлять. Ну, а Шелепин интриговал, как всегда, и преследовал личные цели.
Шелепин и Семичастный с ноября, сразу после кризиса, закрыли мне прямой выход на Хрущева. Один раз я попал к нему на дачу, но он был пьян, раздраженный, цеплялся не по делу, и находившийся там Захаров посоветовал мне уехать. Я чувствовал, что Шелепину и Семичастному удалось настроить его против меня.
Я неоднократно предупреждал его, как опасно выбалтывать наши секреты, рискуя иногда жизнью людей, всегда докладывал ему самые важные донесения, не думая, приятно ему или нет. Вот и результат. А этой парочке я чем-то мешал. Потом стало ясно — почему.
Лебедев не соединял меня по телефону с Хрущевым. Вместо этого со мной грубо говорил сначала Суслов, потом Шелепин, сообщив, что ЦК пришлет в ГРУ комиссию.
ГРУ и Большаков, конечно, сами не делали большую политику, но участвовали в ней. Наиболее важные неофициальные переговоры шли по нашей линии. КГБ же сыграло большую роль не в переговорах в Вашингтоне, а в том, что резидентом КГБ был посол СССР на Кубе Шитов* (Алексеев)[744].
Вряд ли Микоян мог что-то сделать. Он был человеком, который всегда держал нос по ветру и часто использовал для этого даже свои кавказские связи, например, с моим замом Мамсуровым.
Семичастный и Шелепин ему спецсообщений не посылали.
Мир спасли мощь СССР (американцам пришлось с этим считаться) и линия нашей страны на учет не только своих, но и кубинских, и американских интересов.
Можно было это сделать и без авантюрных выходок Хрущева.
Что касается роли разведки, то развединформация мало что дала. Важнее был выход Большакова на американское руководство.
739
Из списка в почти полторы сотни агентов советских спецслужб в США, приложенного к книге А. И. Колпакиди и Д. П. Прохорова «Дело Ханссена, „Кроты“ в США» (М.: Олма-Пресс, 2002), ни один не может быть однозначно отождествлён с тем сотрудником Госдепа, видным республиканцем русского происхождения, о котором здесь говорит Серов.
740
В 1955–1957 гг. полковник Г. Большаков служил офицером для особых поручений при министре обороны СССР Г. Жукове. В июне 1955 г. в ходе совещания глав правительств СССР, США, Великобритании и Франции он выступал переводчиком маршала.
741
А. Микоян прибыл на Кубу 2 ноября 1962 г. для переговоров с Ф. Кастро о вывозе с Кубы ракет. По пути в Гавану он посетил Нью-Йорк, где еще раз изложил позицию Москвы: вывоз ракет с Кубы в обмен на вывод турецких баз.
742
23 октября 1962 г. решением советского правительства было объявлено о повышение боеготовности и бдительности во всех войсках СССР, а также армиях стран Варшавского договора. Прекратились отпуска личному составу, остановлена демобилизация солдат срочной службы. Эта мера стала ответом на приведение в готовность частей американской армии, дислоцированной в Западной Европе. Судя по всему, спецподразделения ГРУ не смогли экстренно развернуться, за что ответственность нес 1-й зам. начальника ГРУ Х.-У. Мамсуров, курировавший спецназ.
743
О том, в какой степени готовности находились советские ракеты на Кубе к кульминационному моменту Карибского кризиса, то есть к 27–28 октября 1962 г., существуют разноречивые сведенья. Наиболее авторитетные источники, однако, сообщают, что значительная часть ракет была уже приведена в состояние штатной боеготовности. Вот что пишет советский офицер, главный инженер — заместитель командира ракетного полка по вооружению Анатолий Бурлов, находившийся в те дни на Кубе: «Как один из участников карибских событии 1962 года, непосредственно отвечающий за готовность ракет Р-12 к пуску, утверждаю: да, ракеты могли быть запущены в сторону Америки в установленное по графику время только по получении соответствующего сигнала из Москвы». (Бурлов А. М. Приведение ракетного полка в боевую готовность // Стратегическая операция «Анадырь». Как это было / Ред. В. И. Есин. М.: МООВВИК, 2007. С. 156).
744
История XX в. знает только два случая, когда один и тот же человек одновременно был и послом, и резидентом внешней разведки: это Александр Панюшкин в Китае и Александр Алексеев на Кубе. Алексеев действительно сыграл важную роль в налаживании отношений с кубинским руководством. Кастро ему доверял и даже, как свидетельствует тогдашний советский резидент в США Александр Феклисов, прибег к его помощи для составления важнейшей телеграммы в Москву. (Феклисов А. С. Кеннеди и советская агентура. М.: Эксмо: Алгоритм, 2011. С. 248–249).