Даже в глубинах тьмы, на грани потери всякой надежды /
В душе еще мерцает ее слабый огонек, как прежде /
Теплится крошечная искра, глубоко внутри /
Как далекая звезда, предвестница зари /
Что видна на горизонте сквозь ночной мрак /
Она ведет нас вперед, как спасительный маяк.
Все наши надежды сосредоточены на одной крошечной светящейся точке вдалеке. Общая воля обретает форму в сплоченности и борьбе. Какова связь между нашим выживанием и достижением этой едва заметной яркой точки? Этот далекий свет сейчас кажется символом жизни – призывом к войне, призывом к битве за наши жизни.
Но внутри кают надежда, по-видимому, означает обращение за помощью свыше. От гула голосов, читающих молитвы и гимны, по телу идут мурашки и волосы встают дыбом.
Напевы духовных гимнов вселяют страх /
Молитвенная какофония – словно ода смерти /
Тоска стенаний сеет панику в сердцах /
Это сигнал тревоги небесам и тверди /
Тревогой же полны умы скитальцев /
Зловещая гармония стихов священных /
И исступленная мольба страдальцев /
Низводит Судный день с небес на землю.
Думаю, этот страх хуже смерти. Слыша религиозные напевы и голоса, читающие молитвы, дети прижимаются к матерям. Слезы, пролитые душами из царства мертвых, переплетаются с пением и мольбой живых.
Пара из Шри-Ланки, похоже, напугана больше всех. Пение и чтение незнакомых молитв для них, должно быть, странные и чуждые звуки. Детские всхлипы прорезаются сквозь песнопения, словно уколы игл: они будто режут нас всех изнутри. Их плач – крики невинных душ – перекрывает весь остальной бессмысленный и пугающий шум. Волны обрушиваются на каюты.
Слепая воля напуганных людей цепляется за некую метафизическую силу или иллюзию в эти последние мгновения. Они не осмеливаются смотреть смерти в лицо, ища спасение в своих мрачных песнопениях.
Беззубый Дурак – христианин, спасающийся от преследований, – осеняет себя крестным знамением с каждой волной, разбивающейся о лодку. Хор распевает молитвы и гимны, кто-то читает аяты на арабском, на фарси, на курдском и других языках, сплетаясь в многоголосье… образуя эхо-камеру[59] из леденящих душу декламаций.
Я помню, каким несносным был тот курд в грузовике – теперь он держит на руках своего сына, мелкого засранца, и рыдает. Он в панике из-за ужасающих волн и перепуганного ребенка. Я вижу, что даже в этот миг, когда всему вот-вот придет конец, его жене стыдно за его слезы. Она озирается по сторонам, встречаясь с презрением на лицах остальных, и толкает локтем мужа в бок, чтобы он прекратил унижать их обоих. Интересно наблюдать, как она придерживается условностей даже сейчас, во время этого невероятного бедствия.
Люди в смятении, они громко рыдают или тихо плачут, но я молчу. Смертность – наша судьба, и у меня нет другого выбора, кроме как принять ее. Я могу расплакаться, поддавшись гнетущему страху, либо принять эту горько-сладкую неизбежность. Появившись на свет, мы все ступаем на смертную тропу. Опустевший сосуд подлежит разрушению. Я представляю, как оглядываюсь назад из неведомого места за пределами этого мира – я оглядываюсь сам на себя. Я вижу мертвеца, но со все еще живыми, тревожными глазами борющегося за выживание.
В момент, когда все кажется абсурдным /
Я ищу в своем подсознании бурном /
То, что сформировало мою сущность /
Вопрошая душу, разум, землю, участь /
Я ищу веру в бога, под гимнов посылы /
Или некую метафизическую силу /
Но, вглядываясь в темноту /
Я нахожу лишь пустоту.
Еще несколько мгновений я изо всех оставшихся сил пытаюсь нащупать что-то глубоко внутри самых дальних экзистенциальных уголков своего существа. Чтобы найти хоть что-то божественное. Чтобы ухватиться за это… если возможно. Но нахожу только себя и всеохватывающее чувство абсурдности и бессмысленности.
Чистый абсурд, тщетность бытия /
Вот – квинтэссенция существования /
Я так и не нашел других истин /
Это чувство – сама суть жизни.
Осознание этого придает мне храбрости. Так что прямо в этот момент я закуриваю сигарету, делаю несколько затяжек, втягивая дым в легкие – самые уязвимые органы моего тела. Я принял смерть. И все же мой страх вновь немедленно заявляет о себе. Чувства тщетности и абсурдности и непреодолимый ужас перемешиваются самым причудливым образом. Во всем теле царит ужас, но в то же время абсурдность жизни его вытесняет. Это уникальный опыт; я испытываю подобные ощущения впервые. Я принимаю смерть, и пока я охвачен этим вихрем из шума и гнетущих тревог…
59
Эхо-камера – ситуация, когда определенные идеи, убеждения усиливаются или подкрепляется путем передачи сообщения или его повторением внутри закрытой системы (партия, субкультура) и заглушают другие информационные потоки. Любые высказывания приводят не к дискуссиям, а к поддакиванию и поддержке единомышленников. Адресаты в такой «закрытой» системе создают сообщения, слушают сами себя и соглашаются сами с собой.