Несмотря на это наши господа кружили по степи в продолжение трех дней сряду, измучили лошадей подбили собак, и затравили зверя, сравнительно с прежней ездой под гончими, вдвое меньше.
Дав наконец отдохнуть лошадям и отлежаться собакам, решились на последях взять Синие кусты и проститься с гостеприимной степью.
Идучи к острову, охотники долго подтрунивали над Фунтиком, которому не суждено было ни разу возить в тороках лисицу, хотя он принимался травить их по нескольку раз. Мальчик отшучивался, но по лицу его было заметно, что он досадовал. На этот раз придали ему к своре старую, хорошо притравленную собаку, потому что бывшие у него зайчатницы плохо управлялись с лисицей. Не было сомнения, что мальчик на последях утешится. Место для себя он выбрал весьма надежное и стал в голове лощинки на перемычке, меж двумя графскими охотниками. Игнат кинул свою стаю в остров, и гоньба вскоре закипела. Борзятники начали травить; дошла наконец очередь и до Фунтика. Выждав на себя зверя с полным терпением, он отдал свору, и собаки его накрыли матерую лисицу, сразу, без угонки. Надо было видеть, с какой поспешностью обрадованный новичок соскочил с лошади, второчил лисицу и очутился снова на своем счастливом месте! Я смотрел на него издали и молча порадовался его успеху.
— Ну, теперь его не достанешь рукой! — промолвил Бацов, глядя в свою очередь на Фунтика.
Долго после этого пробыли охотники под островом; лисиц в нем, по-видимому, было меньше прежнего, однако ж борзятники не застаивались: во многих местах травля шла очень успешно. Я собрался ехать к Алееву на другой конец острова, как Бацов, взглянув в сторону, вскрикнул: — Смотри! Фунтик! Что с ним?
Было от чего воскликнуть Бацову. Весьма смирная и хорошо приезженная лошадка, на которой сидел Фунтик, неизвестно отчего пришла в бешенство. Стоя до этого на месте очень спокойно, она вдруг помчалась зря и начала страшно трепать задом. Справляя на вольты и осаживая на поводьях сколько доставало сил, мальчик не трусил и крепко держался в седле, но лошадь металась, взбрыкивала, приходила в большую и большую ярость и, забрав силу, закусив удила и понурив голову, помчалась прямо по степи, взмахивая высоко задом. Изнемогши в борьбе, мальчик, как видно было, отдался на произвол бешеного животного, но все-таки держался в седле твердо. Все это произошло так быстро и неожиданно, что никто из ближайших охотников не вздумал поспешить к нему на выручку, да и сделать это для них не было никакой возможности: скача к Фунтику на помощь, они обязаны были спустить со свор собак, которые, не видя перед собой зверя, успели бы тем временем наделать страшной кутерьмы. Взглядывая один по одном на скачущего мальчика и не понимая причины этой скачки, никому не приходило в голову, что каждому из нас следовало, брося все, ринуться на помощь в самом начале, теперь же, когда все поняли необходимость этого, было уже поздно: мальчик был слишком далеко от нас. Между тем, пока мы недоумевали, глядя на это новое, загадочное для всех явление, лошадь, взмахивая высоко задом, уносилась дальше и дальше… Наконец, оступившись, она опрокинулась, подмяла под себя слабого седока и, вскоча на ноги, снова помчалась степью, таща за собой мальчика, у которого, несомненно, одна нога осталась в стремени. Бацов, я и один из охотников поскакали по следам бедствующего; после нескольких встрепок лошадь наконец поскакала одна, оставя несчастного седока посреди степи. Мы вскоре очутились подле него, но — увы! — это был уже не наш проворный и веселый Фунтик, а его безжизненный труп. Изо рта у него обильно текла кровь с пеной. Он получил несколько удавов в грудь и в голову; на ноге у него осталось оторванное от седла стремя, у пояса висел обрывок чумбура. Осмотрев все внимательно, мы подали сигнал «на драку», и несколько охотников не замедлили прискакать к месту. К Стерлядкину и прочим господам был послан гонец с известием о случившемся, и те явились вскоре. Неожиданная смерть Фунтика глубоко опечалила всех охотников; у многих появились на глазах слезы; все они любили мальчика, забавлялись его резвостью и обращались с ним, как с меньшим братом; даже дистаночный и его неразлучный товарищ горевали искренне, глядя на погибшего.
Что было причиной этой грустной катастрофы? Отчего такая благонравная и смирная лошадь, на которой мальчик ездил три года в хлопунцах[294], вдруг взбеленилась и наделала таких бед? Это были вопросы пока неразрешимые.
Стерлядкин искренне сокрушался и себя одного упрекал в случившемся несчастье; мы все вообще чувствовали себя как-то неловко, как будто на каждом из нас лежала частица обвинений, взводимых на себя Стерлядкиным.
Послали на квартиру за линейкой для перевозки тела с хутора, и несколько охотников отправились по нашему указанию для поимки убежавшей лошади, но они возвратились поздно вечером, не найдя даже признака ее следов, и только на другой день к вечеру, с помощью и содействием дистаночного, удалось на нее наткнуться объездчикам. Лошадь погрязла и околела в одной из тинистых лощин, в Бурихинском участке, вблизи тех мест, где мы травили оборотней. По донесению сторожей, на ней было седло с притороченной к нему лисицей. Это было верстах в десяти от нашей квартиры, и мы наутро сели в линейку и отправились с несколькими верховыми на место. С первого же взгляда на лошадь причина смерти горячего и неопытного охотника открылась нам со всею ясностью: этот редкий, однако ж не единственный в охоте случай служил еще большим доказательством тому как много опытности и соображения надо иметь охотнику чтобы управиться с таким зверем, как лисица.
Дело заключалось вот в чем. Каждому уже известно, что лисица, при ее необыкновенной изобретательности средств к своему спасению, попавшись наконец в руки к охотнику, пускается на последнюю крайность: она ловко прикидывается мертвою. Нет сомнения, что так было и с Фунтиком. Приняв лисицу от собак, обрадованный мальчик, по неопытности или по забывчивости, не добив ее, приторочил к седлу по-заячьи[295], то есть просто привязал ее за ноги к задней луке, оставя голову на свободе. К несчастью, ни одному из соседних охотников не пришла мысль взглянуть ближе и внимательнее, как управился новичок с своей добычей, а издали рассмотреть было невозможно; сверх того, каждый из них, стоя на лазу, обязан был не зевать и думать о себе одном. Очень естественно, что Фунтик, второча живую лисицу и став на прежнее место, обратил свое внимание на то, что происходит перед ним в острове. Лисица тем временем очнулась и запустила острые зубы в пах лошади. Нестерпимая боль и страшный испуг последней были виновниками виденных нами последствий. Когда люди тащили на аркане лошадь из тины и сняли с нее седло, оказалось, что правый пах у нее местах в шести был глубоко прокушен, и кровь текла обильно; все это доказывало, что лисица была приторочена живая и околела в болоте вместе с лошадью.
Употребив следующий за тем день на отдание грустного долга нашему общему любимцу, мы изготовились в ночь и выступили на зорьке в дальнейший путь. Дистаночного и бывших при нас объездчиков за их хлопоты и усердие одарили щедро, так что первый остался вовсе не в накладе за «убытки, понесенные Феопеном», а последние, допивая прощальную чарку с охотниками, выражались искренне, что «таких господ на редкость встретишь!».
295
Лисицу, как бы она ни была помята собаками, вначале добивают и туго приторачивают за глотку; пристегнутая на мертвой петле к луке, она не может ожить и движением своим напугать лошадь. От несоблюдения этого правила случалось много несчастий с охотниками.