Малой части сказанного Воловым было достаточно, чтобы привести меня в восторг. Я весь горел от его рассказов и целую ночь напролет не сомкнул глаз, перебирая в уме всевозможные планы и замыслы. Мои старые товарищи по духу и оружию — Икономов, Обретенов, Апостолов и другие — уже приступили к работе, думал я, а я все еще сплю в дерюжном мешке!.. Эх, молодость, молодость!
На другой день Волов отправился в Адрианополь, чтобы встретиться с книгопродавцем Георгием Димитровым и узнать, нельзя ли наладить работу в районах Кирк-Килисса, Малко-Тырново, Баба-Ески и в других местах, где Георгий Димитров был знаком со многими болгарами.
После приезда Волова мы долго размышляли о том, как мне благополучно доехать до Пловдива, — ведь путешествовать без паспорта было затруднительно и для самого покорного турецкого поданного. К тому же меня знали на всех станциях между Харманли и Пловдивом. У меня еще сохранилась фуражка железнодорожника, и, вспомнив о ней, я придумал такой план: как только поезд остановится на пловдивской станции, я в этой же фуражке с бутылкой в руке побегу к расположенному поблизости трактиру якобы за вином. Так обычно поступали все железнодорожники, а значит, говорил я, турецким жандармам это не покажется странным, и они меня не остановят.
2
Вечером нас не замедлили посетить пловдивские революционеры. По приглашению одного из них, сапожника Кочо Чистеменского, впоследствии столь героически сражавшегося в старой перуштинской церкви, мы в тот же вечер перешли с постоялого двора в его дом, расположенный в квартале Капти Христиан. Первая же комната, в которую мы вошли, была обставлена так, как это было в обычае у болгарских патриотов. Стены ее были украшены картинами Павловича[3], среди которых первое место занимал «Въезд болгарского царя Симеона в Константинополь». Над столом, между портретами, висел револьвер в черной кобуре с красивым красным шнуром, который по вкусам того времени считался необходимой принадлежностью комнатного убранства. Поодаль от него было развешано всякое другое оружие, вычищенное и протертое; можно было подумать, что оружие — предмет первой необходимости в жилом доме.
— Не хватает мне еще одного ружьеца; замечательное ружье, у меня по нем день и ночь сердце болит, — сказал Кочо. — А жена моя на покупку оружия не жалеет даже своих украшений к подвенечному наряду.
Гостями нашими были Димитр Златанов, Хр. Тырнев и другие ревностные деятели, пришедшие поговорить о работе. Кроме них, виднейшими революционерами в Пловдиве считались Христо Благоев, К. Калчев — сын богатых родителей, таких было очень мало среди повстанцев, и учитель Наботков, встречавшийся только с апостолами.
Шумными и самонадеянными были они в разговорах. Один собирался заложить все свое отцовское наследство, движимое и недвижимое, чтобы купить оружие для бедных товарищей; другой предлагал обманным путем занять денег у ростовщиков, обязавшись вернуть их через два месяца, то есть, когда уже будет развеваться знамя восстания; третий говорил, что вот уже несколько дней ищет удобного случая отпереть сундук своей старухи матери и прибрать к рукам узлы с ее добром; четвертый еще меньше считался с нравственными законами; пятый утверждал, что когда у него «потемнеет в глазах», то есть когда он увидит, что остался безоружным, так сказать, с голыми руками, то нападет на кого-нибудь и силой отберет деньги на оружие.
— Я думаю, дядя Банков, что наша святая цель оправдывает средства: не грех нам и приврать, если нужно, — простодушно говорил сапожник Кочо Чистеменский.
Все это мало-помалу внушило мне убеждение, что дела здесь теперь идут не так, как перед Старозагорским восстанием, что здесь готовится нечто гораздо более серьезное. За те несколько дней, что Волов и Бенковский отсутствовали, из Пловдива пришло много писем и курьеров; из многих других мест являлись депутации приглашать апостолов в свое село или город. Некоторые депутации были посланы деревнями, расположенными в горном массиве Родопы.
—
Итак, на собрании было решено в тот же вечер отправиться в родопские деревни, куда ни один апостол еще не ходил и где необходимо было организовать комитеты.
—
Первую ночь в Пловдиве мы с Воловым провели в доме сапожника Кочо Чистеменского, а на другой день разошлись в разные стороны: Волов отправился в Карлово, я — на Родопы. Только Волов, как главный апостол IV округа, имел право поручать апостольские обязанности другим лицам. Когда я с револьвером в руке поклялся в верности родине до последного издыхания, Волов снабдил меня полномочием, подписанным им одним, и приложил к нему свою личную печать. /Такое же он дал Каблешкову/. В этом документе было указано, что я помощник Волова и получил право организовать комитеты в IV округе. Волов подписал полномочие таким псевдонимом: «Петр Банков, главный деятель Западной Фракии, 1 марта 1876 года».
Кроме того, он дал мне несколько инструкций, составленных еще апостольским комитетом в Гюргеве: в этих инструкциях разъяснялись в общих чертах цели и обязанности как самих апостолов, так и новообразованных комитетов.
Придя в какую-либо деревню, каждый апостол должен был прежде всего призвать народ к самозащите. Он говорил примерно следующее:
— Известно ли вам, братья, что турецкий комитет в Константинополе, состоящий исключительно из фанатиков-софт /ученых мулл/, решил начать всеобщую резню болгар?.. Резня начнется будущей весной. Целый рой мулл и софт уже бродит по турецким селениям, оповещая об этом народ. В каждом городе пороховые погреба уже открыты для турецкого населения: всем от мала до велика раздают оружие и патроны: мечети превратились в арсеналы. Страшные времена настают для нашего народа — дети будут плакать в утробе матерей…
Вот какую вступительную проповедь должны были произносить апостолы в тех деревнях, где еще не было комитета, куда не ступала нога «Дьякона»: в остальных не было нужды слишком долго распространяться о деятельности «турецких заговорщиков».
В те времена, конечно, не было человека, который усомнился бы в правдивости этих слов. Среди присутствующих сейчас же начинался разговор о том, кто что видел и узнал в городе, куда ходил на базар, или в соседнем турецком селении, и тогда апостол, пустивший слух о резне, радовался в душе, что стрела его попала в цель.
Согласно вышеприведенным правилам, в состав тайного общества /революционного повстанческого комитета/ должны были входить следующие лица: священник и учитель /если они были в данном селении/ и виднейшие местные жители, известные, как безупречно честные люди, пользующиеся влиянием в своей округе, — всего не более десяти человек. Каждый из них был обязан убеждать и вербовать второстепенных рядовых членов комитета, которым сообщалось только то, что как только взовьется знамя болгарской свободы, они должны быть готовы в любую минуту стать под ружье. Они не должны были знать, кто является членом общества в их деревне, если не считать того лица, которое их завербовало, чтобы в случае предательства не пострадало все общество. Бедняков, достойных носить оружие, но не имеющих средств его приобрести, общество должно было вооружить на свой счет, а значит и позаботиться о накоплении денежных сумм или путем взносов, регулярных или единовременных, или же путем внутренних и внешних займов, то есть сделанных у самих членов общества или у посторонних лиц. Нельзя было принимать в общество тех, кто не умел хранить тайну, пьянствовал или имел тесные связи с турками; но если подобные люди отличались храбростью, члены общества должны были заговаривать с ними издалека в таком, например, духе: «Настают тяжелые времена; хочешь остаться в живых — запасись хоть пистолетом, или ножом…» Общество было обязано создать запасы оружия и другого необходимого снаряжения для всего села.
3
Николай Павлович /1835–1894/ — один из значительных болгарских художников-портретистов, мастеров исторической живописи /прим. ред./