3
На другой день после нашего приезда в Пловдив Волов рано утром отправился в Карлово, снабдив меня на всякий случай ядом и принадлежностями для писания тайной корреспонденции. Я остался до вечера у сапожника Кочо Чистеменского.
—
Вечером, часов около двенадцати[4], Кочо вернулся из мастерской и повел меня по кривым уличкам к турецкому кладбищу у подножия Бунарджика[5]. Здесь мы нашли Д. Златанова, Легко Машева и Атанаса Семерджию из Гюлбахчи. пришедших другой дорогой, чтобы проводить меня.
Немного погодя все они вернулись в город, кроме Атанаса, вместе с которым я отправился в село Сотир; тамошних жителей уже известили, что я буду у них. Атанас служил мне проводником.
Свою кличку «Симеон» я, на всякий случай, решил заменить и выбрал себе новую — «Драган».
—
Дорога из Дермендере в Сотир идет по правому берегу сотирской реки, потом Темрешской, сливающихся ниже села. Мы шли здесь в тишине, которую нарушал только шум воды, текущей по камням, да стук сукновальни. Мой проводник, Атанас, осыпал меня вопросами о будущем восстании, так что мы и не заметили, как поднялись на гору, у подножия которой стоит село Сотир. Там было темно — только в двух-трех окнах горел слабый свет. Близилась полночь, и люди уже легли спать, вверив охрану села беспокойным собакам, а те, как ночные сторожа, оповещали о себе лаем, раздававшимся то здесь, то там, в разных концах села.
Спустившись по крутому склону к реке, мы вдруг увидели не замеченных нами раньше людей, которые сидели под деревом и теперь поднялись на ноги. Я отпрянул назад и схватился за револьвер.
— Кто вы? — спросил мой проводник.
— Это ты, Атанас? — вопросом ответил один из незнакомцев.
Не успел Атанас сказать: «Мы запоздали», как те подошли к нам с приветствием:
— Здравствуйте, добро пожаловать! Вас ждут.
Этих людей послали встретить нас у окраины села и проводить до назначенного места.
Перелезая через плетни, они повели нас по задворкам, чтобы миновать турецкий квартал. В село мы входили только вчетвером, но пока добирались до места, нас все время провожало еще десятка два «приятелей», которые истошно лаяли и бросались на плетни. Я говорю о собаках.
За воротами одного двора третий незнакомец пожал мне руку и повел меня по узкой лесенке в белый домик. Это был хозяин, Рангел Тепавичар /валяльщик/. Входя в комнату, я полагал, что застану в ней только трудолюбивую хозяйку, которая, сидя у огня, прядет посконь или чинит рубашонки своих ребят, храпящих поодаль под одеялом: но увидел совсем другое. Человек десять мужчин, старых и молодых, стояло в этой комнате, выстроившись в два ряда и скрестив на груди руки. Взволнованный, я прошел между ними и поздоровался дрожащим голосом. Забываешь все свои муки и страдания, когда видишь, что дело, которому ты себя посвятил, понятно и дорого другим. Эти бедняки смотрели на меня во все глаза, с таким благоговением ожидая моих слов, словно я был самим господом богом, и это поднимало мой дух, придавало мне силы мужества, побуждало презирать виселицу и не бояться за свою жизнь.
Перед каждым стояло большое медное блюдо, деревянная миска или медный противень, заваленные порохом, пулями, бумагой и другими принадлежностями для изготовления патронов, — крестьяне устроили своего рода «посиделки» и, запершись на замок, делали патроны. В одном углу к стене было прислонено десятка два ружей, а у очага стоял станок, на котором хозяин дома, дядя Рангел, чинил испорченные ружья — на это он был мастер. Словом, работа кипела. Уж если в селе Сотире, куда еще не ступала нога апостола, подготовка к восстанию велась так деятельно, то можно себе представить, что происходило в более крупных, чисто болгарских селениях, где Бенковский и Волов проводили по несколько дней.
Я, разумеется, был обязан подлить масла в огонь, и такими темными красками описал бедствия болгарского народа, на которые он обречет себя, если не восстанет в назначенный срок, что в тот же вечер несколько человек решило занять денег на любых условиях в Пловдиве и купить ружья лучшего качества.
— Такие люди, как вы, Драган, конечно известны русскому царю? — спросил один из присутствующих спустя несколько часов, когда мы уже коротко познакомились и убедились, что все мы — болгары-патриоты.
— И спрашивать незачем, — отозвался другой с таким видом, словно он сам не раз виделся с русским царем.
Всю ночь напролет эти добрые люди не расставались со мной и слушали меня, но учреждение тайного общества пришлось отложить, так как отсутствовали некоторые люди, сочувствующие делу, и в том числе сельский священник.
Рано утром священник пришел. Он был из тех священнослужителей, которые охотнее занимаются чисткой своего оружия, чем чтением требника. Наряду со священником, важную роль на собрании играл учитель. Организация общества прошла гладко. Члены его обязались всеми силами содействовать его успешным действиям и принесли присягу в верности своему народу. Общество возглавили священник Тодор Георгиев и учитель Еню Йотов.
4
В предобеденный час мы отправились в село Дядо-во по каменистой тропке: батюшка на осле, а я — по-апостольски, пешком. Трудный это был путь. Мои башмаки, с которыми я еще не решался расстаться, хотя плелся в них по камням, словно в кандалах, ободрались и стали белыми, как липовая кора.
На половине пути между Сотиром и Дядовым, в укромном месте над рекой, мы нашли на пашне Григора и его брата: они корчевали пни, чтобы пережечь их на уголь. Обменявшись с ними словами «здравствуйте», «добро пожаловать», «как живете, что поделываете» и тому подобными приветствиями, мой проводник отец Тодор перешел прямо к делу.
— Приятным разговором не насытишься, — сказал он, — от праздных слов толку мало… Его милость, — продолжал он, указывая на меня, — не учитель и не купец, но апостол, присланный «дедом Иваном», — то есть из России. Он дошел и до наших деревень, чтобы научить нас уму-разуму. Под вечер проведи его в село, и вы с ним побеседуйте, как мы беседовали в Сатире.
Затем батюшка сел на осла и тронулся в обратный путь, домой. Вскоре он скрылся из виду в лесу.
—
Григор не мог бросить уже подожженные пни, чтобы отвести меня в село, расположенное выше, в полутора часах пути, да и рано еще было отправляться туда — ведь если в Сотире я по необходимости показался на улицу среди бела дня, то в Дядово благоразумнее было войти ночью.
—
Холод на этих высотах был нестерпимый. В Дядово мы вошли только спустя час или два, и нас сопровождали два-три человека, которые привели меня прямо в школу. Сюда сошлось почти все село. Человек десять-пятнадцать, вооруженных разнокалиберными винтовками, во главе со священником ждали моего прихода. Среди них были и шестидесятилетние старики и двадцатилетние юноши. Здесь людям жилось свободнее, чем в других местах, потому что в селе не было турок.
Это патриотическое собрание снова пробудило мои силы и вдохнуло в меня надежды. Невозможно было остаться спокойным, видя, что и белобородые старцы стремятся устроить жизнь по-новому; едва ступив на порог, я прослезился и приветствовал их несколькими словами.
Моя вступительная речь о подготовке болгарского народа к восстанию была как бальзам для растроганных слушателей. Они подтверждали и одобряли каждое мое слово, каждый приведенный мною пример.
— Умрем за веру Христову, молодой господин, — сказал один старик, ударяя себя в грудь и сжимая в руке любимую свою кырджалийку, на которой было набито штук десять медных колец.
Немного погодя все собравшиеся обнажили головы во главе со священником, отцом Иваном, державшим в руках евангелие, а я стал посреди них и, стиснув револьвер, начал читать текст присяги. Новые заговорщики повторяли за мной каждое слово, и особенно проникновенно — следующие: «Буду верен отечеству своему и ничего не открою врагам христиан». Приняв присягу, заговорщики стали в ряд и один за другим приложились к стволу моего револьвера и евангелию.