«И ежели ты через подкупление получишь случай с тем Ульрихом повидаться, то тому Ульриху отдай означенные медали, и скажи ему о том, что ты прислан к нему от самого прусского короля и от братьев его, Ульриха; також, чтоб оный Ульрих, с сыном своим Иваном Антоновичем, готовился к уходу из России на корабль, который будет стоять и дожидаться его с сыном у города Архангельского. И чтоб он, Ульрих, к тому уходу весьма лучшие способы (а какие точно способы — не выговорил) употребил. Чтоб он, Зубарев, потом осмотрел то место (в котором они содержатся), как лучше к тому месту придти, сухим или водяным путем. И по осмотрении б того места, шел он, Зубарев, к городу Архангельскому и дожидался капитана. И о том-де ему обо всем порядочно объявил, а по объявлении-де с тем капитаном о увозе Ивана Антоновича и отца его посоветуйтесь, как лучше их увезти; и осмотри-де ты у того места караул, как строго стоит, и ежели-де караульные при том месте весьма стоят слабо, то-де вы их подкупите деньгами или напоите пьяных. А буде-де весьма караул строгой, то, подкупя каких ни есть бурлаков и, обще с тем капитаном и командою его, подите к тому месту ночью, и, разбив караул, оных Ульриха с сыном его возьмите из того места и отвезите на корабль и привезите в Пруссию».
Зубарев отвечал на это Манштейну, что-де я в этом готов его королевскому величеству служить.
И ежели б он, Зубарев, не пришел в том своем преступлении в раскаяние, то б он к увозу означенных Ульриха и сына его из России так точно, как оный Манштейн ему приказывал, и учинил.
Прошло около шести дней после представления Зубарева королю; к Манштейну приехал его шурин, «которого называли в доме того Манштейна кениг-адъютантом; а отец у него был при дворе государыни императрицы Анны Иоанновны полковником. И оный Манштейн поутру, напоив его, Зубарева, чаем и сняв с него означенный мундир, а надев на него ту нагольную шубу, в которой он, Зубарев, у Манштейна и перед королем был, посадя его в карету, обще с оным кениг-адъютантом, из города Потсдама поехали через прусские города, до города Ланжберга, куда ехали дней с пять. И по приезде в Ланжберг, оный кениг-адъютант, в тот же день поутру, вывез его на польскую границу к местечку, а как зовут — не знает». Оттуда Зубарев пробрался в Варшаву, явился прусскому резиденту, у которого в руках видел писанную им записку, и когда Зубарев признал ее за свою, то резидент сказал ему: «Поди в свой путь с паном Богом!» Наняв лошадей, он отправился в раскольничью слободу Витку и стал подговаривать раскольников выбрать епископа, рассказывал, что был у короля прусского, действует по его приказанию и т. д. Оттуда Зубарев поехал в Лаврентьев монастырь, который верстах в 10 от г. Гомля, явился игумену Евстифею, рассказал ему зачем приехал, и когда игумен спросил: «Да как же вы Ивана Антоновича посадите на царство?» — отвечал: «Так же и посадим, как государыня (Елисавета Петровна) села». А о том означенному Евстифею говорил он, Зубарев, со слов Манштейновых. Тот, будучи у себя в доме, говорил ему «якобы государыня престол приняла силою, так и мы Ивана Антоновича посадим на царство так же, как и государыня села»[40].
Дальнейшие показания Зубарева не относятся к Манштейну, вследствие чего мы их не приводим.
Нет, кажется, никакого сомнения, что извет Зубарева на Манштейна есть один из тех «затейных и воровских умыслов», которыми уже не раз заявил себя до этого доносчик; как бы то ни было, но, умирая «от превеликой рвоты» 22-го ноября 1757 года в Тайной Канцелярии, Зубарев не только не сознался во лжи, но заявил, что «о чем он в расспросе своем показал и то самая истина, а того от себя он ложно ни для чего не вымышлял».
Императрица Елисавета Петровна вполне поверила показаниям Зубарева и последствием этого было то, что принца Ивана Антоновича, по ее указу 23-го января 1756 г., перевезли из Холмогор в Шлиссельбургскую крепость; над Брауншвейгской фамилией в Холмогорах усилен надзор, а к Манштейну послано сочиненное в Тайной Канцелярии письмо, якобы от имени Зубарева, дабы заманить его в Архангельск, где уже и приняты были меры к его поимке. Само собой разумеется, что Манштейн не поддался в расставленную ему западню.
Все это дело, — быть может, одно из звеньев интриги, которою Австрия опутывала императрицу Елисавету, дабы вовлечь ее в борьбу с Пруссией, — имело последствием усиление ненависти императрицы к Фридриху II. Вот что говорит по этому предмету король в своих Записках:
«Австрийцы, избавившись от стеснительного для них присутствия прусского посланника в Петербурге, принялись интриговать: не стыдясь распускали ложные слухи и самую отвратительную клевету, лишь бы только восстановить императрицу Елисавету против короля. Они ее уверили, что прусский король замышляет лишить ее жизни и возвести на престол Ивана Антоновича. Императрица поверила им на слово и возненавидела короля»[41]. Обращаемся к очерку жизни генерала Манштейна. Весною 1757 г. с вверенным ему отрядом, Манштейн двинулся в Богемию и участвовал 6-го мая в сражении под Прагою[42]; он находился на правом крыле, под начальством фельдмаршала Шверина. В сражении при Коллине[43] он был ранен пулею в левую руку. Король приказал ему отправиться в Дрезден для излечения. По дороге туда, в июле 1757 г., недалеко от Леймерица, на него и на конвой его напали австрийские гусары и кроаты; в этой стычке пуля пробила ему грудь и через несколько минут его не стало[44].
40
Исторические бумаги, собранные Конст. Иван. Арсеньевым, изданные акад. Пекаревым. Спб. 1872 г., стр. 375–408.
42
Об участии Манштейна в деле под Прагой, 5-го мая 1757 г., Фридрих Великий пишет: «Первое крыло прусской армии не должно было вступать в дело (глубокий овраг, перед ним находившийся, и неудобство занимаемой им местности было для него неблагоприятно), но оно было введено в дело неосторожностью Манштейна, слишком отважная храбрость которого заставляла часто забывать необходимую осторожность. При виде неприятеля, в пылу неудержимой отваги, Манштейн двинулся вперед, не дожидаясь приказания, и атаковал австрийцев. Принц Генрих и принц Баварский, хотя не одобряли этого движения, но вынуждены были поддерживать его. Прусской пехоте пришлось подыматься по утесам, защищаемым всем левым крылом австрийской армии и сильной их артиллерией. Левое крыло австрийцев, которое атаковал Манштейн, было расположено на горе, защищенной укреплениями города Праги; овраг, больше чем сто футов глубиною, отделял его от пруссаков». Memoir, de Frederic II, Histoire de dix ans (page 113).
43
Об участии Манштейна в сражении при Коллине Фридрих пишет: «Манштейн, который так неудачно ввел свою бригаду в дело под Прагой, сделал при Коллине ту же ошибку. Заметив пандур в селении, недалеко от того места, где стоял, он вздумал вытеснить их оттуда. Без приказания направился он к селению и погнался за бежавшими от него пандурами, причем попал под огонь неприятеля. Его атаковали. Правое крыло пехоты должно было идти ему на помощь. Когда Фридрих подоспел к ним, сражение было в полном разгаре и невозможно было, не повредив своим интересам, заставить войско отступить». Mem. de Frederic II, Histoire de dix ans (page 126).
44
О кончине Манштейна Фридрих рассказывает: «Только в июле могли приступить к перевозке раненых. Манштейн отправился в Саксонию лечиться от своих ран. Сопровождали его 200 человек новобранцев; Лаудон, действовавший партизаном с 2 тысячами пандуров, нападает на него. При виде беспорядка, произведенного в своем отряде, Манштейн выходит из экипажа и отчаянно защищается шпагой. Не согласившись на предложение сдаться военнопленным, он был убит в этой стычке» (Mem. de Frederic II, Histoire de dix ans, (page 131).