Мог ли Чацкий в прошлом году его знать, когда сам три года был за границей?
Но моему мнению, стоило бы только Грибоедову прикинуть года три, или четыре, Софье Павловне, тогда бы и спора никакого не было о годах действующих лиц.
Теперь о костюмировке. Многие из театральных критиков, и в Москве, и в Петербурге, требовали непременно, чтобы костюмы действующих лиц соответствовали тому времени, в которое была написана эта комедия. Я не навязываю никому своего мнения, но полагаю, что тратиться дирекции на старомодные костюмы не только бесполезно, но это даже будет в ущерб самой пьесе. Известно, что давно отжившая мода бывает карикатурна и возбуждает невольный смех; что же будет хорошего, если Чацкий явится во фраке — с широчайшим воротником, упирающимся в затылок, с рукавами в обтяжку, с поднятыми буфами на плечах, с тальей чуть не под мышками, с узкими фалдами; в коротком жилете, в высоком галстуке, с торчащими на щеках воротничками, в высоких сапогах с кисточками и т. д. Я уверен, что при первом его выходе большая часть публики не удержится от смеха и, того гляди, своим смехом рассмешит и самого актера. Софья Павловна покажется еще забавнее: с талией чуть не под мышками, в узком обдернутом платье, в уродливой прическе, с высокой черепаховой гребенкой в косе и прочими карикатурными принадлежностями. Мода меняется ежегодно, и зачастую, прежний покрой платьев снова входит в моду; за нею не угонишься, стало быть и хлопотать не из чего.
Грибоедов написал свою комедию в последние годы царствования Александра I. Если бы театральная дирекция пожелала исполнить требование наших критиков, то была бы в большом затруднении при выборе модных картинок того времени, которую из них предпочесть — не ту ли, которая посмешнее?
Мужской бальный наряд (черная пара) был точно такой же тогда, как и теперь; разница только в покрое. Правда, что франты двадцатых годов являлись на балы в узком нижнем платье (pantalon collant), в черных чулках и башмаках; но ведь у Фамусова вовсе не бал, — Софья Павловна ясно говорит Скалозубу:
Само собою разумеется, что Скалозуб должен быть в форме александровского времени (треугольная шляпа, с черным султаном, ботфорты); кн. Тугоуховский, Фамусов, и, пожалуй, два, три старика из гостей, также должны быть одеты в старомодные платья. (Я помню, например, графа Хвостова, Димитрия Львовича Нарышкина, кн. Голицына, артиста Дмитревского и некоторых других, носивших, до самой смерти, старомодные наряды. На академической выставке 1837 года был портрет князя А. Н. Голицына, писанный «с натуры» Брюлловым, на котором князь изображен был в сером фраке, со звездами, в белом галстуке, черных атласных штанах, черных шелковых чулках и в башмаках с пряжками. В Москве подобных личностей, придерживавшихся старых мод было, конечно, еще более). Старухе Хлестовой непременно следует быть в костюме прошлого века: эта барыня ни за что не надела бы современного наряда. Что же касается до прочих персоналией, то рядить их в шуты вовсе не следует:
В 1860 году 14 декабря я брал в свой бенефис «Горе от ума», выхлопотав предварительно в цензуре разрешение играть эту комедию без пропусков… Но, к сожалению, не мог уговорить Сосницкого включить в свою роль запрещенные прежде стихи: он, по своей слабой памяти, боялся спутаться и остался при прежней бессмыслице. В 1874 году, в бенефис Сазонова, за болезнию Бурдина я играл «Репетилова» и в первый раз исполнил эту роль в том смысле, в каком она написана автором. Замечательно, что в Москве еще в 1878 году продолжали играть комедию Грибоедова с пропусками, сделанными чуть-ли не 50 лет тому назад.
В заключение замечу, что с 1830 по 1877 года. «Горе от ума» было сыграно на нашей сцене 214 раз… Желаю моим читателям дожить до 500 представления[39].
Глава XXIII
Генриэтта Зонтаг в Петербурге. — Любезность и деликатность князя Гагарина. — Бенефис Рязанцева: «Сентябрьская ночь».
39
Беседа о бессмертной комедии Грибоедова приводит мне на намять странную судьбу его письма к П. А. Катенину. Письмо это, в котором Грибоедова, сам критически анализирует «Горе от ума», было мною напечатано в мало распространенном журнале «Всемирный труд» (на 1865 г.) и на это письмо, драгоценный материал для истории отечественной литературы, никто не обратил внимания… Явление, у нас, очень обыкновенное и мне ни мало не досадное. Гораздо обиднее то, что подлинник письма, подаренный мне покойным Александром Андреевичем Катениным, неведомо кем и когда, был у меня украден. Пусть это заявление примет во внимание то лицо, в чьих руках ныне находится этот автограф.