Француженка-красавица носилась еще в воображении Лермонтова в 1841 году[283]. В последний приезд Лермонтова я не узнавал его. Я был с ним очень дружен в 1839 году. Когда я возвратился из-за границы в 1840 году, Лермонтов в том же году приехал в Петербург. Он был чем то встревожен, занят и со мною холоден. Я это приписывал Монго Столыпину, у которого мы видались. Лермонтов что то имел с Столыпиным и вообще чувствовал себя неловко в родственной компании. Не помню, жил ли он у братьев Столыпиных или нет; но мы там еженочно сходились. Раз он меня позвал ехать к Карамзиным: «Скучно здесь, поедем освежиться к Карамзиным». Под словом освежиться, se raffraîchir, он подразумевал двух сестер княжен О[боленских] тогда еще незамужних. Третья сестра была тогда замужем за кн. М[ещерским]. Накануне отъезда своего на Кавказ, Лермонтов по моей просьбе мне перевел шесть стихов Гейне: «Сосна и Пальма». Немецкого Гейне нам принесла С. И. Карамзина, Он наскоро, в недоделанных стихах, набросал на клочке бумаги свой перевод. Я подарил его тогда же княгине Юсуповой. Вероятно этот первый набросок, который сделал Лермонтов, уезжая на Кавказ в 1811 году, и который ныне хранится в Императорском Публичной Библиотеке. Летом, во время Красносельских маневров, приехал из лагеря к Карамзиным флигель-адъютант полковник конногвардейского полка Лужин (впоследствии Московский обер-полицеймейстер). Он нам привез только что полученное в главной квартире известие о смерти Лермонтова. По его словам, государь сказал: «собаке — собачья смерть».
В письме от 26-го декабря 1838 г-жа де-Гелль упоминает о березах, разводимых помещиком Кирьяновым, в поместье своем Ковалевке, Одесского уезда. Характеристика березы, сделанная Лермонтовым, оправдывает вполне замечание, сделанное г-же де-Гелль, или правильнее Скальковским, на которого она ссылается: «в особенности березы, так трудно здесь растущей». На Кавказские и Крымские горы береза могла быть занесена ветром, в Крыму и на Кавказе я никогда не был, но в Италии я встречал в Альпах березы, которые туда только могли быть занесены ветром. В письме из Кисловодска есть след, что стихи эти писал Лермонтов г-же де-Гелль еще на Кавказе.
Напрасно легкомысленная француженка (чтоб не отозваться о ней строже) издевается над почтенным г. Тет-Бу-де-Мариньи и тщится его представить в смешном виде. Он, кроме многих других, весьма почтенных трудов, оставил: 1) Портулан Черного и Азовского морей, Одесса, 1830, 2) Планы, порты и рейды Ч. и А. морей, там же и в том же году, 3) Atlas de la mer Noire et de la mer d‘Azow, Odessa 1850, и 4) Гидрография тех же морей, книга, изданная в 1856 году в Триесте. Он издал: 5) Voyage en Circassie en 1818. Bruxelles 1821 и 6) другое свое путешествие в Черкессию с видами и костюмами. Одесса и Симферополь. 1836.
Сомневаюсь, чтобы он дозволил на своей яхте провозить военную контрабанду непримиримым врагам России. Для него допускалось вести торговлю с непокорными черкесами и морем, но одними лишь дозволенными товарами. Впрочем герцог Ришелье исходатайствовал высочайшее разрешение на торговлю с турецкими портами в самый разгар Турецкой воины (1806–1812).
Эмилия Шан-Гирей
Воспоминание о Лермонтове[284]
Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой отвечать и словесно, и письменно; даже печатно принуждена была опровергать ложное обвинение, будто я была причиной дуэли[285] Но, не смотря на все мои заявления, многие до сих пор признают во мне княжну Мери.
Каково же было мое удивление, когда я прочла в биографии Лермонтова в последнем издании его сочинений: «Старшая дочь ген. Верзилина Эмилия кокетничала с Лермонтовым и Мартыновым, отдавая преимущество последнему, чем и возбудила в них ревность, что и подало повод к дуэли».
В мае месяце 1841 года М. Ю. Лермонтов приехал в Пятигорск и был представлен нам в числе прочей молодежи. Он нисколько не ухаживал за мной, а находил особенное удовольствие me taquiner [меня дразнить]. Я отделывалась, как могла, то шуткою, то молчанием, ему же крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддавалась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его оставить меня в покое[286]. Но, по-видимому, игра эта его забавляла просто от нечего делать, и он не переставал меня злить. Однажды он довел меня почти до слез; я вспылила и сказала, что ежели бы я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор. Он как будто остался доволен, что наконец вывел меня из терпения, просил прощенья, и мы помирились, конечно не надолго[287]. Как то раз ездили верхом большим обществом в колонку Карас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари à discrétion, что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне прелестный букет в знак проигранного пари.
283
В статье П. К. Мартьянова «Поэт Лермонтов и г-жа Адель Гоммер де Гелль» приводится рассказ барона Е. И. фон-Майделя, которому Лермонтов в 1841 г. «с большой живостью и чувством» признался в своем увлечении: «Знаете-ли, барон, — говорил он — я прошлой осенью ездил к ней в Ялту, я в тележке проскакал до двух тысяч верст, чтобы несколько часов пробыть наедине с нею. О, если бы вы знали, что это за женщина! Умна и обольстительна, как фея. Я ей написал французские стихи. И он стал припоминать их, но прочитать не мог и, рассмеявшись, сказал: ну, вот подите ж! забыл… а стихи ей понравились, она очень хвалила их». («Дела и люди века», т. II, СПБ, 1893, стр. 185). Материалы о А. Оммер де Элль (ее стихи и письмо) сохранились в архиве С. Ю. Витте («Старина и Новизна» №9, СПБ., 1905, стр. 324–325).
284
«Воспоминание» Э. А. Клингенберг, впоследствии ставшей женою А. П. Шан-Гирея, приятеля и кузена Лермонтова, печатается по тексту «Русского Архива» 1889 г., т. II, стр. 315–320. Ближайшее участие Эмилии Александровны в событиях, непосредственно предшествовавших смерти поэта, поднимая значение и интерес ее показаний, заставляет в то же время с большою осторожностью относиться к тем их частям, в которых мемуаристка характеризует свои отношения к Лермонтову и его убийце.
286
Э. А. Клингенберг, падчерица генерала П. С. Верзилина, жила в это время в Пятигорске в доме своей матери с дочерью генерала от первого его брака — Аграфеной Петровной и с сестрою — Надеждой Петровной.
287
Общая характеристика Лермонтова дана в другом варианте воспоминаний Э. А. Шан-Гирей: «Как сейчас вижу его, — среднего роста, коротко остриженный, большие красивые глаза; говорил он приятным грудным голосом; любил повеселиться, посмеяться, поострить, затевал кавалькады, распоряжался на пикниках, дирижировал танцами и сам очень много танцовал. В продолжение последнего месяца перед смертью он бывал у нас ежедневно… Он любил рассказывать, танцовать, слушать музыку; бывало, сестра заиграет на пьянино, а он подсядет к ней, опустит голову и сидит неподвижно час, другой. Зато как разойдется, да пустится бегать в кошки-мышки, так, бывало, нет удержу… Характера он был неровного, капризного, то услужлив и любезен, то рассеян и невнимателен». («Новое Обозрение» 1891 г., №2628).