– Однако, – начал было Лу Четвертый.
На том все кончилось, и вскоре все забыли о Сянлинь. Только тетушка о ней вспоминала. Она никак не могла выбрать себе служанку: одна оказывалась ленивой, другая – прожорливой, а то все вместе – и лентяйка, и обжора. Сянлинь просто не шла у нее из головы. «Как-то она теперь живет?» – думала тетушка, все еще надеясь на ее возвращение. Но к концу года даже тетушка перестала о ней вспоминать.
Праздник уже был на исходе, когда к тетушке с новогодним визитом явилась старуха Вэй, уже где-то изрядно выпившая. С поздравлением она опоздала, так как только сейчас вернулась в Лучжэнь из деревни Вэй, где несколько дней гостила у матери. Тут речь, разумеется, зашла о Сянлинь.
– Сянлинь? – оживилась старуха. – Ей повезло! Ведь свекровь утащила ее, чтобы выдать за Хо Шестого из пустоши Хо. Уже через несколько дней ее отправили к жениху[175] в красных свадебных носилках.
– Ну и свекровь! – возмутилась тетушка.
– Ах, госпожа! Для вас, богатых да благородных, это – грех, а у нас, людей маленьких, такое не редкость. Надо же было свекрови женить своего младшего сына. А не выдай она старшую невестку, откуда бы ей взять денег на свадебный подарок? Она женщина деловая, разумная и очень расчетливая. Выдай она Сянлинь за односельчанина, ни за что бы не получила столько. Ведь ей дали за невестку восемьдесят связок по тысяче медяков, потому что не часто найдешь охотника выдать дочь в горное селенье. Теперь она уже женила своего младшего. На свадебный подарок пошло пятьдесят связок, остальное на свадьбу, да еще больше десяти связок осталось. Ха! Вот до чего она расчетлива!
– А как же Сянлинь? Согласилась?
– Да кто ее спрашивал… Пошумела – это верно. Так ведь все шумят! Тут надо только связать покрепче, а потом затолкать в красные носилки, отнести к жениху, надеть венец, заставить поклониться перед алтарем предков, запереть дверь – и делу конец. Но Сянлинь устроила целый скандал. Это уж чересчур. Говорят, будто оттого, что она служила у людей грамотных и там невесть чему научилась. Эх, госпожа! Чего только мы не насмотрелись. Все бывает, когда выдают замуж вдову: и плачет, и руки готова на себя наложить. А то в доме новобрачного все свадебные свечи переломает, и никак не заставишь ее поклониться алтарю предков. Но Сянлинь просто всех удивила.
Так выла, говорят, и бранилась всю дорогу, что даже голоса лишилась. Еле из носилок вытащили. Ее держали двое здоровенных мужчин и еще мальчишка-деверь, когда надо было алтарю поклониться. И только они зазевались, о Будда! Она как кинется на жертвенный стол да как стукнется об угол, голову всю себе разбила, кровь так и хлынула. Два раза пеплом от благовоний присыпали, целыми горстями, одним куском красного холста перевязали, потом другим, а кровь все хлещет. Насилу заперли ее с мужем в спальне, так она и там давай браниться… Ай-ай-яй! Вот уж… – Тут старуха Вэй скромно потупилась и, покачав головой, умолкла.
– А потом? – спросила тетушка.
– Даже на другой день, сказывают, не поднималась, – ответила старуха.
– Ну, а потом?
– Потом?.. Встала. А к концу года родила мальчишку. На Новый год ему, почитай, уже два годка сравнялось. Пока я у матери гостила, наши деревенские к ней съездили, туда, в пустошь. И мать и сынок – оба полненькие. Свекрови над ней нет. Муж здоровый, работать горазд. Дом у них свой… Вот ей как повезло!
С тех пор тетушка и думать перестала о Сянлинь.
Но прошло два года после известия о счастливом повороте в судьбе Сянлинь, и как-то осенью она вдруг снова появилась в доме дядюшки. Поставила на стол свою небольшую, круглую, как водяной каштан, корзинку, узел с постелью положила у стены. Как и в тот раз, в волосах у нее был белый шнурок. И одета она была так же: черная юбка и голубая безрукавка поверх синей кофты. Только лицом она как будто потемнела и румянец пропал. Взгляд остался таким же покорным, но глаза, видимо, оттого, что она часто плакала, утратили прежнюю живость. Привела ее все та же старуха Вэй.
– Вот уж поистине не узнаешь, когда Небо накажет, – печально произнесла она. – Ведь муж у нее был такой молодой, здоровый. Кто бы подумал, что он помрет. Надо же было ему схватить простуду. И дело-то уже на поправку пошло, а он возьми да съешь чашку холодного риса. Ну и опять свалился. Одно утешенье осталось – сынок. Ведь Сянлинь работящая, – и дров порубить, и чай собрать, и шелковичного червя развести – со всем управится. И себя, и ребенка прокормит. Так что бы вы думали? Сынка волк утащил. Виданное ли это дело, чтобы в конце весны волки в деревню забегали!
175
В старом Китае после смерти мужа женщина избегала второй раз выходить замуж – второе замужество считалось позорным, но случались и нарушения этого закона домостроя, когда родители покойного мужа сами заставляли вдову снова вступить в брак ради того, чтобы получить за нее денежный выкуп.